Линия жизни - [27]

— Извините, Марк Иванович, — улыбаясь, сказал Шмидт, — но если позволите, я с ним поговорю сам.

— Вы? — переспросил Шевелев.

Он знал привычку Шмидта не влезать в мелкие дела, полностью доверяя их своим помощникам. Это был стиль работы, который начальник Главсевморпути старательно проводил в управлении, постоянно пропагандировал на всех собраниях, требовал, чтоб так же работали и другие руководители. И вот теперь нарушал собственную традицию.

— Понимаете, Марк Иванович, — пояснил Шмидт, — вас все полярные летчики и так боятся. Сейчас же вы еще и раздражены. А Головин — человек самолюбивый. В общем мало ли как повернется разговор… Ну, а нам еще лететь и лететь. Надо, чтобы у всех было хорошее настроение. У Головина — особенно. Ведь вы же прекрасно знаете, как все мы зависим от разведки.

— Что ж его теперь по головке гладить?

— Не волнуйтесь, Марк Иванович! Думаю, все получится хорошо.

Головин сидел в компании летчиков, когда ему сказали, что Шмидт просит зайти. Павел встал, поправил гимнастерку:

— Ну все, парни! Не люблю, когда меня воспитывают. Можем прощаться. Пришлют вам из столицы нового разведчика, мальчика-паиньку.

В маленьком домике на окраине Нарьян-Мара, где расположилась экспедиция, перегородки между комнатками были тонкие, оттого любой разговор в повышенных тонах становился общим достоянием. Но из комнаты Шмидта ни одного слова слышно не было. Потому так и осталось тайной, о чем говорил начальник с провинившимся пилотом. Доподлинно известно только, что через полчаса Головин вышел в общую комнату, осторожно притворив за собой дверь. Удивленно оглядев летчиков, он сказал:

— Ну, парни! Никогда не думал, что меня можно так культурненько высечь.

Пилоты грохнули.

— Нет, правда, — сказал Головин, — девять начальников куда подальше посылал. Думал, сегодня юбилейный будет. Так нет же, сам снял штанишки, лег и попросил: шлепайте еще. Вот это да!

…Через три дня пришло сообщение о том, что над Новой Землей и в районе острова Рудольфа погода улучшилась. Только над Печорским морем стояла сплошная облачность. Если ее удастся пробить, дорога к базе экспедиции открыта. Шевелев послал Головина в разведку. Все самолеты были приведены в полную готовность и ждали сигнала к вылету. Павел долго молчал. После недавней «культурной порки» он особенно старался выполнить задание. Через два с половиной часа после вылета Головин сообщил по радио, что, несмотря на несколько рискованных маневров, пробить облачность не удалось. Самолет начал обледеневать. Куски льда срывались с винтов и били по фюзеляжу. Ему был дан приказ немедленно возвращаться. Отяжелевшая машина плохо слушалась руля, посадить самолет удалось с большим трудом.

…Только 18 апреля, почти через месяц после вылета из Москвы, экспедиция добралась до своей основной базы на острове Рудольфа. Но главное было впереди. Полет на полюс требовал яркого солнечного дня и совершенно чистого неба. Ведь нужно было не только выбрать ровное поле для посадки, но и точно установить свои координаты астрономическим путем.

5 мая впервые синоптики сообщили обнадеживающие новости. Погода над полюсом начала улучшаться. Павел Головин на своем «Р-6» немедленно вылетел в разведку.

На базе экспедиции с нетерпением ждали от него вестей. «Каждые полчаса Головин сообщал состояние погоды и свои координаты, — вспоминал командир отряда тяжелых кораблей М. В. Водопьянов. — Мы читали его донесения прямо из-под карандаша радиста. «Идем над сплошной облачностью высотой 2 000 метров, — говорилось в одной из радиограмм. — До полюса осталось 100–110 километров. Иду дальше».

— Как дальше? — удивился флагштурман экспедиции И. Т. Спирин. У него же не хватит горючего. Не лучше ли вернуть его?

— Горючего у него хватит, — возразил я, — Головин не без головы. А вернуть его, конечно, поздно. Попробуй верни, когда осталось всего сто километров до полюса. Я бы, например, на его месте не вернулся.

— Михаил Васильевич прав, — сказал, улыбаясь, Отто Юльевич, — вернуть его трудно, почти невозможно. Я бы тоже не вернулся. Не люблю я постучаться в дверь и не войти.

Головин первым из советских летчиков достиг Северного полюса. Когда он повернул обратно, погода резко испортилась… Шесть часов не было Головина. И почти все это время Шмидт, заложив руки за спину и ссутулясь чуть больше обычного, молча ходил взад и вперед по радиорубке… Таковы были внешние признаки его большого волнения».

Головину чудом удалось вернуться на базу. Когда он подлетел к острову Рудольфа, кончилось горючее, аэродром на ледяном куполе острова затянуло туманом. И тогда Павел принял единственно верное решение — направил машину к узкой и короткой полосе песчаного пляжа неподалеку от полярной станции. Остановиться ему удалось всего в нескольких метрах от жилых домов.

Наконец 21 мая, по выражению Шевелева, «погода сжалилась над нами». В воздух поднимается флагманская машина (командир— М. В. Водопьянов, флагштурман — И. Т. Спирин). На ее борту кроме членов экипажа — четверка будущих хозяев Северного полюса, Шмидт и его старый друг кинооператор Марк Трояновский, После многочасового полета самолет пробивает низкую облачность. И вот долгожданная минута — они на полюсе!