Линия жизни - [28]

Но остальные три самолета ждут на базе вестей, а рация флагмана еще в полете вышла из строя, последняя радиограмма оборвалась на полуслове. И потому на острове Рудольфа не знают их судьбы. Оборванная радиограмма слишком часто была в Арктике вестью о гибели.

Необходимо как можно быстрее наладить рацию зимовщиков. Спешно выгружается оборудование, ставится палатка, крепится антенна. Кренкель начинает выстукивать позывные. Но ответа нет — на базе их не слышат. 12 часов бьется радист над своим передатчиком, пытаясь наладить связь. И все это время Шмидт расхаживает по льду возле палатки. Кинокамера оператора Марка Трояновского сохранила для нас этот эпизод. Напряженное лицо Шмидта, ссутулившаяся спина, тяжелая походка. Он хорошо представляет, что творится в эти часы на базе экспедиции, на других полярных станциях, в Москве. Может, уже подняты в воздух, брошены на поиски самолеты. Но им не найти флагмана, пока не заговорит рация, пока не будут переданы в эфир его координаты. А ведь посадка на лед одной машины — это лишь начало. Нужно, чтобы все самолеты доставили сюда свой груз. Только тогда можно построить лагерь станции, обеспечить зимовщиков всем необходимым.

Но Шмидт расхаживает возле палатки молча. Волнение, лихорадочное биение мысли не отражаются на его лице. Он не взрывается, не кричит, не торопит. Он, как всегда, сдержан. Только десяток шагоз по скрипучему снегу в одну сторону, десяток — г, другую. Кренкель, его надежный товарищ по «Челюскину», не хуже начальника понимает, как нужна сейчас радиосвязь. Все возможное и невозможное он делает. И так двенадцать часов.

Наконец их услышали! Остров Рудольфа сыплет в эфир торопливую ответную морзянку. Шмидт обнимает изможденного, еле живого Кренкеля, а потом спокойно и деловито спрашивает:

— Они подождут, пока я напишу радиограмму?

— Конечно, — возбужденно выдыхает Кренкель. — Конечно, они подождут.

…Первые дни на полюсе. Тринадцать человек разгружают флагманскую машину, строят лагерь. А погода держит остальные самолеты на базе. Проходят сутки, двое, трое. Взлет невозможен. Рация флагмана поломана безнадежно, а ведь она должна была сработать как маяк — вывести в их точку три другие машины. Аппаратура Кренкеля сконструирована так, что заменить в этом качестве самолетный передатчик не может. Главная задача экспедиции снова под угрозой. И если самолеты не долетят, за это в полной мере отвечать ему — Шмидту.

Кажется, чтобы выдержать все эти дни, когда нечеловеческим напряжением сил так много сделано, когда ты уже на полюсе, когда победа — вот она — рядом, в двух шагах, а все именно сейчас может полететь в тартарары, — кажется, чтобы выдержать это, не хватит никакого мужества. Но Шмидт как всегда деловит, собран, вежлив. Таскает вместе со всеми санки с грузами, обсуждает каждую деталь устройства станции, дает толковые советы, посмеивается над хозяйственной сметкой хитрого «Митрича» (Папанина), сумевшего запихнуть в самолет чуть не полтонны лишнего груза.

25 мая Кренкель отправляет на остров Рудольфа радиограмму: «На полюсе установилась ясная погода, облака уходят на юг». Снова поднимаются в воздух разведчики. Они сообщают, что в двухстах километрах севернее базы — чистое небо. А остров по-прежнему затянут низкими облаками, уже в тридцати — сорока метрах от земли — серое месиво. Но Шевелев все же дает приказ о вылете. Ждать дольше невозможно: ведь известно — с начала июня по август на острове Рудольфа не бывает летной погоды.

И через несколько часов люди в лагере уже слышат гул моторов. А вскоре на льдину опускается самолет. Его командир В. С. Молоков и штурман А. А. Ритслянд с абсолютной точностью сумели повторить маршрут флагмана.

Две остальные машины, не найдя сразу лагеря, садятся, как было условлено, во льдах в районе полюса, а затем связываются по радио с зимовщиками. На следующий день на льдину лагеря опускается самолет А. Д. Алексеева.

Хуже всего досталось молодому летчику Илье Мазуруку. Его самолет значительно отклонился от курса — на несколько десятков километров перелетел полюс. Лед в этом районе оказался изрезанным несколькими полосами торосов. Место для посадки удалось найти с трудом. А чтобы подняться в воздух, пришлось всем экипажем в течение восьми суток сбивать ледяные наросты, выравнивая полосу.

26 мая три самолета уже в лагере. Строительство идет полным ходом. За несколько дней все оборудование лагеря закончено.

Льдина приняла обжитой вид. Дрейфующая станция уже работает, регулярно ведутся научные наблюдения, метеослужба страны впервые получает ежедневные сводки с полюса.

Один эпизод тех дней врезался в память Шевелеву.

На шестые сутки после прилета, утром, впервые выдался свободный час. Шевелев вышел из палатки, огляделся и невольно почувствовал разочарование. Хотелось увидеть что-то необычайное. А льдина, истоптанная несколькими десятками пар сапог, исчерченная санными следами, выглядела так же, как полярные станции на островах: те же бочки с бензином, склады, антенна радиостанции. Конечно, Шевелев знал, что под ногами не земля, а лед, а под ним толща воды в несколько километров. Но именно знал — не видел, не ощущал. Стало обидно — неужели так и не испытаешь этого самого особого чувства полюса.