Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия - [147]

[466], пом. по стр. части полк. Калугин, а по хозяйственной Лермонтов.

Через два дня был получен приказ выделить 20 чел. конных и 40 чел. пеших в гарнизон г. Юзовки. Отряд принял Кузьмин-Караваев[467], конных шт<аб-> р<отмистер> Кроун[468](никуда!), а пеших – я. Через неделю мы уже были в бою. В моем отряде было 11 офицеров. В первом же бою у меня было 17 человек потерь (в том числе и тяжело раненный и сильно обезображенный на всю жизнь Хвощинский). На нас налетели конные матросы и врубились благодаря тому, что соседняя часть Корниловского полка передалась без боя. Все же удалось отбиться залпами тем, кто успел сгруппироваться, и вынести всех раненых и убитых.

Так мы воевали месяц. Наши конные только держали связь, т. к. там был еще конный дивизион ингерманландцев, которые работали.

Оставшиеся в Макеевке разворачивались, но т. к. Юзовский район трещал, то их отвели под Ростов в Батайск. От первоначального моего отряда почти никого не осталось, т. е. 2 Стародубовца, 4 Ахтырца и 5 Белгородцев; зато к нам самовольно присоединилось несколько стражников и еще какие-то Изюмские дружинники, говоря, что «с вами покойнее – раненых не бросаете». Действовали они средне.

Наконец нас Псиол отвоевал, и по истечении месяца Юзовских боев (пожалуй, это был самый тяжелый период за всю Доброармию) мы уехали в Батайск.

На другой день я выехал на ремонтную комиссию под председательством ротм<истра> Зандера (бывшего Владимирца, перешедшего в Стародубовский полк). С ним очень подружился. Много говорили о Вас.

Дивизион перевели в Ростов-на-Д<ону>, где он энергично готовился. Я почти все время был в ремонтной комиссии. Итого мы пробыли в тылу апрель и май 1919 г. Торжественно праздновали «9 мая», пожалуй, лучше, чем когда-либо. Обзавелись знакомыми. Получили английское обмундирование. Затем был получен приказ о наименовании нас полком 6 эск<адронного> Состава (3 дивизиона – Стародуб<ский>, Ахтырск<ий> и Белгор<одский>, каждый по 2 эскадр<она>: конный – 30 шашек и пеший – 50 штыков). Меня назначили помощником адъютанта; и мы выступили в Бахмут, откуда с боями пошли на Харьков. От Харькова на Полтаву; тут я отпросился обратно в эскадрон (пеший к Кузьме), а далее на Гадяч-Бахмач-Конотоп, откуда нас немного потеснили (я принял 3-й пеш<ий> вновь сформированный мною же Белгород<ский> эскадрон. Второй сел на коней). Затем рядом последовательных атак догнали неприятеля до имения В<еликого> Кн<язя> Михаила Алекс<еевича> «Брасово» Орловской губ. и получили приказ идти в Полтаву разворачиваться в бригаду, т. к. у нас уже было 9 эскадронов (конные по 60 шаш<ек>, пешие по 150 штыков). Предполагалось посадить на коней и наших, развернув их каждый в два эск<адрона>. В г. Дмитриев стали грузиться, но в это время неприятель взял Севск и грозил тылу – Брянской группы; разгрузились, отбили и погрузились. Этот короткий период Севских боев дал 70 % потерь, т. к. против нас были коммунисты и латыши. Вообще напряженность боев доходила до такой степени, какой она в германск<ую> войну никогда не достигала. Атаковали многократно в конном строю пехоту, пулеметы, врубались, и все же бой продолжался в упор.

Днями не выходили из-под пулеметов. У меня в эскадроне было 4 пулемета, и это нормально. Разъезды с пулеметами, эскадроны с артиллерийскими взводами. При полку не менее батареи. Потери полка за 2 месяца (осенних) 600 человек (!). Все время пополнялись приемом добровольцев, пленными и мобилизацией тут же при занятии местности, и полки росли.

Но вот, осень 1919 г., был получен приказ, категорически запрещающий мобилизовать полкам, а также принимать добровольцев. Даже угрозы смещения с должностей и т. д. Воинские начальники (не имея никакой реальной силы) должны мобилизовать. Это когда прошли грабящие обозы, и каждый знает, что если не пойдет, то ему ничего не будет. Приказ «Во имя справедливости». Больше у нас пополнения не было.

Погрузившись второй раз в Дмитриеве, и опять – прорыв у Фатежа. Потянули узелки, и сводный отряд пошел на Фатеж, а мы поехали в г. Сумы. Там стали сажать третьи эскадроны и разворачивать и сажать четвертые. Мне пришлось делать одновременно и то и другое, т. к. не было офицеров. В последнюю неделю боев выбыло 5 офиц<еров> Белгородцев (в том числе Рыбальченко[469]и Гальбен[470]ранены совершенно одинаково – оба в живот, и эвакуированы в г. Курск – дальше не известно).

Работы масса. Неприятель стал подходить к Сумам (это за 3 недели!), и я вывел недоформированные эскадроны в бой. Чудом удавалось работать прилично. Мы отступали. Эстонцы на лыжах легко двигались по глубочайшему снегу, заставляя отступать таявшие горсточки конных, могущих двигаться только по дорогам. Ежедневно мы видели двойные-тройные цепи, необыкновенной густоты и от одного горизонта до другого. Флангов у них не было. А у нас не было войск.

Соединились с нашим Фатежским отрядом, но и от него ничего не осталось. Эскадроны свели во взводы, а затем 2 взвода в один. 5 конный корпус – 3 конных дивизии! – к Харькову равнялся уже только 5 шашкам! Все вымотались и морально. Отступали без особых боев. Впрочем, были попытки – и я видел, как Корниловцы бросались в контратаку (офицерские роты) и в полчаса потеряли 50 % состава. Ведь силы были слишком различны. Заслонные разъезды сплошь и рядом уничтожались, т. к. все были слишком вымотаны (так, например, погибли – де Витт