Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия - [146]

[457](он отбил у Мансура[458]невесту и женился). Тот, как опытный доброволец (уже к<оманди>р взвода в то время, т. е. то же, что и Аглаимов[459], но один корнет, а другой ротмистр) – сказал, что надо вылезать там, где базируется обоз, и когда в обозе соберется партия пополнения, тогда можно, выступив в партии, присоединиться к эскадрону. В обозе застал п<олковника> Шумова[460]под судом за неудачное дело 2-го конного полка, которым [он] временно командовал. Лермонтова[461]младшего с «невестой», прикомандированных офицеров и несколько своих. Итого человек 10 офицеров, 3 пулемета, 50 солдат.

Были больные, были отдыхающие, были окончательно «приобозившиеся». Масса лошадей, частью больных, частью прекрасных здоровых – «собственных».

Обоз был в походе, т. к. там, где он был ранее, было неспокойно, и Лермонтов решил оттянуться «поближе к Мариуполю». Остановились в Розовке – от действующей армии в 60 верстах. Получил винтовку и стал дожидаться «партии». Стоят в нем<ецкой> колонии. Кухонь нет. Снабжения нет. Кормят жители. «Зажарь! Давай! Тяни! Налей!» Вот лексикон как солдата, так и офицеров. Покоробило.

Через день приехал офицер от Байдака и привез больных и раненых, а двое приехало здоровых – отдохнуть. Офицер (прикомандированный) оказался энергичен, отвоевал у Лермонтова два пулемета и набрал пополнение. Пулеметы на двуколках, а мы на обывательских санках, с винтовками, покатили к Байдаку. Описываю подробно, чтобы дать представление о борьбе на фронте и о развале тыла и чтобы хоть сколько-нибудь нарисовать картину «Доброармии».

На ночлегах выставлялись часовые. Нас 4 офицера и 12 солдат. Байдака нашли в Ново-Григорьевке около Гуляй-Поля, т. е. «Махнограда». Нам обрадовались!

С Байдаком были Аглаимов, Блажков[462], Баллод[463]и 20 человек солдат. Это весь конный эскадрон 12-й Дивизии (sic!). Где же 48 офицеров? Кто ранен, а кто сидит по делу или без дела в тылу.

В разговорах, а особенно Блажкова, второе слово «зажим», т. е. добыча, как бы она ни была взята.

24 августа

Добычею считалось все: лошади, взятые в плен, отбитые продукты и т. д. Все это продавалось в свою пользу. Блажков, как оказалось после, был еще к этому непричастен, но его упомянул как человека, принципы которого заметно начали уже колебаться. Байдак – «святой человек», как его звали, еще мог сдерживать дурные порывы в боевом эскадроне, но зато кто побывал в тылу, тот приезжал зараженный. Ведь жалование было 250 руб. в месяц, а дороговизна страшная – existenzminimum около 100 рублей в день. В госпиталях почти не кормили, а искалеченных выпускали на все четыре стороны. Наряду с этим грандиозные кутежи «зажимал».

На другой день построился эскадрон. В 20-градусный мороз было предпринято наступление. Построились в одну шеренгу. За выделением разъездов, 22 человека, все одеты в разное и на разных лошадях, начиная с 6-вершковых и до крестьянских – с осла. Настроение всех – идеальное. А положение такое: держат «фронт» роты гвардейцев, хорошо одетых, каждая человек по 60–80. Стоят эти роты по станциям ж. д., т. е. верст от 14 до 20 друг от друга, и когда разведка доносит о появлении неприятеля – идут, бьют и возвращаются обратно. Бывает, что и неприятель нападает, бьет и режет, особенно ночью. Гвардейские офицеры по-прежнему смотрят на солдат как на «мужиков», и единения никакого. Это и портило всю организацию. У нас напротив: была громадная спайка.

Не буду описывать всех этих боев, только скажу, что Байдак развернулся. Это такой исключительный военный талант и такая львиная храбрость, каких трудно вообще найти. Не было случая, чтобы он не выполнил заданной задачи. Забирался в тыл, атаковал в конном строю до 6 раз в день и вообще действовал так, что с нашим маленьким эскадроном очень считались. Соотношение сил было – 1 к 50-ти.

Рано или поздно случилось то, что и надо было ожидать, – гвардию погнали, а нас окружили. Последнюю весть мы получили, что гвардия отходит в Крым, а мы можем или с нею, или на Мариуполь. Этот путь был избран Байдаком. И мы с боем и всякими ухищрениями пошли по тылам большевиков. Была уже весна, грязь, кони еле двигали ногами. До Мариуполя было 120 верст, а неприятель стоял уже в 10 верстах от него. И все же Байдак вывел и, еще с тылу ударив у самого Мариуполя, набрал пленных и лошадей.

Мариуполем командовал «Гога» Елчанинов[464]. Нам был устроен теплый прием, а через день мы погрузились для присоединения к обозу в районе Юзовки, где мы, будучи уже выделенными из 2-го конн<ого> п<олка>, должны были разворачиваться в отдельный дивизион.

Весь этот зимний и весенний период я был на солдатском положении, т. е. чистил коня и стоял в строю. С момента отъезда из Мариуполя не раздевался и не менял белья, т. к. ни у кого у седел не было кобур, а бои были ежедневно, т. е. за все время было 5 дней без боев, но случайных.

В Мариуполе нас чествовали формировавшиеся там Владимирские уланы во главе с кн<язем> Накашидзе[465]. До Юзовки по ж. д. не дошли, т. к. путь был перехвачен красными. Пошли походом, ведя с собою казначейство с несколькими миллионами для Юз. района. У Макеевки нас встретил полк<овник> Псиол и объявил, что он назначен командиром дивизиона (очень было обидно за Байдака, который и старше, и все время вел боевую часть, а Псиол хлопотал о формировании). Но вышло все к лучшему, т. к. Псиол оказался прекрасным командиром, и что будем формироваться месяц в Макеевке. С Псиолем было около 70 человек пополнения, много офицеров и денег, данных каменноугольщиками на наше формирование. Адъютантом назначался Седлецкий