Лиловый цветок гибискуса - [68]

Джаджа разделал курицу, Амака положила половину тушки в пакет, подготовив ее для хранения в морозилке. И тогда появился отец Амади.

Узнав о том, что он поведет меня заплетать косички, тетушка Ифеома улыбнулась.

— Вы делаете мою работу, святой отец, спасибо, — сказала она, — передавайте привет Мамаше Джо. И скажите, что я скоро приду делать прическу к Пасхе.

В палатке Мамаши Джо на рынке Оджиджи едва хватало места для нее самой и высокого стула, на котором она сидела. Я заняла маленький стул. Отец Амади стоял снаружи, там, где сновали тележки, поросята, люди и курицы, — его широкие плечи не помещались в палатке. Голову Мамаши Джо прикрывала шерстяная шапка, хотя пот выкрасил желтым подмышки ее блузы. По соседству занимались тем же ремеслом: женщины и дети переплетали, завивали и обвивали волосы шнурами. Перед палатками стояли, иногда подпертые сломанными стульями, деревянные таблички с кривоватыми надписями. Ближайшие ко мне гласили: «Мама Чинеду. Особый стилист по прическам» и «Мама Бом-Бой. Интернациональные волосы». Женщины и дети взывали ко всем проходящим мимо посетительницам рынка и тянули к ним руки:

— Заплетем ваши волосы!

— Сделаем вас красивой!

— Я вас хорошо заплету!

Чаще всего женщины отмахивались и шли по своим делам.

Мамаша Джо поприветствовала меня так, будто всегда заплетала мне волосы: я сразу получила статус особого клиента, как племянница тетушки Ифеомы. Мамаша хотела знать, как поживает тетушка Ифеома.

— Я не видела эту добрую женщину уже почти месяц. Если бы не твоя тетушка, я была бы голой, она отдает мне свою старую одежду. Я знаю, у нее самой не так много вещей. Она так старается, чтобы вырастить своих детей достойно. Край! Какая сильная женщина! — игбо Мамаши Джо звучал немного странно, часть слов пропадала, и мне трудно было понять ее рассуждения. Она сказала отцу Амади, что закончит через час, и, перед тем как уйти, он купил бутылку колы и поставил ее возле моего стула.

— Это твой брат? — спросила Мамаша Джо, глядя ему вслед.

— Нет, он священник, — мне хотелось добавить, что это тот, чей голос правит моими мечтами.

— Ты сказала — священник? Так он атец?

— Да.

— Настоящий католический атец?

— Да, — я задумалась, бывают ли не настоящие католические священники.

— И вся эта мужественность пропадет зря, — вздохнула Мамаша, осторожно расчесывая мои густые волосы. Отложив расческу, она распутывала непослушные пряди пальцами. Ощущение было странным, потому что до нее меня причесывала только мама.

— А ты видишь, как он смотрит на тебя? Это что-то да значит, говорю тебе.

— Да? — отозвалась я, потому что не знала, чего ждет от меня Мамаша Джо. Но та уже отвлеклась и что-то прокричала Мамаше Бом-Бой, сидевшей в ряду напротив. И потом, заплетая мои волосы в тугие косички, она, не замолкая, переговаривалась с Мамашей Бом-Бой и Мамашей Каро, которую я так и не увидела, потому что та сидела через несколько палаток от нас.

У входа в палатку Мамаши Джо стояла накрытая тряпкой корзина. Внезапно она зашевелилась. И наружу показалась коричневая витая раковина. Я чуть не подпрыгнула на месте: я не знала, что корзина была полна живых улиток, которыми торговала Мамаша Джо. Она встала и запихнула улитку обратно в корзину, бормоча:

— Да лишит Господь Сатану всякой власти!

Мамаша Джо заплетала мне последнюю косичку, когда в палатку вошла женщина и попросила показать ей улиток. Мамаша сняла с корзины тряпку.

— Они крупные, — сказала она. — Дети моей сестры собрали их сегодня на рассвете возле озера Адала.

Женщина взяла корзину и потрясла ее в поисках мелких раковин, спрятавшихся среди больших. Наконец, заявив, что улитки никуда не годятся, она ушла.

— Больной живот — не повод ругать здоровые! — крикнула ей вслед Мамаша Джо. — И таких улиток ты нигде не найдешь!

Подобрав какую-то шуструю улитку, успевшую выползти из раскрытой корзины, Мамаша бросила ее обратно, снова помянув Господа.

Интересно, была это та же самая улитка, что уже выбиралась и была водворена на место? Какая целеустремленная. Мне захотелось купить всю корзину, чтобы отпустить ту улитку на свободу.

Мамаша Джо закончила с моими волосами раньше, чем вернулся отец Амади. Она дала мне красное зеркало, аккуратно расколотое надвое, чтобы я могла рассмотреть свою новую прическу по частям.

— Спасибо. Очень хорошо, — сказала я.

Она протянула руку и поправила косичку, которая в этом не нуждалась.

— Мужчина не отводит девушку причесать ей волосы, если не влюблен в нее, говорю тебе. Такого не бывает, — авторитетно заявила мастерица. И я кивнула, потому что опять не знала, что сказать.

Мамаша Джо плюнула себе на ладонь, потерла руки, подвинула к себе корзину с улитками и принялась их укладывать заново. А я прикидывала, плевала она себе на руки перед тем, как начала плести мои волосы, или нет. Перед возвращением отца Амади какая-то женщина в синей накидке и с сумкой, которую она держала под мышкой, принесла Мамаше Джо целую корзину улиток. Мастерица назвала ее nwanyi oma[131], хотя та вовсе не была красивой, а я почему-то представила бедных улиток зажаренными до корочки и плавающими в супе этой женщины.