Ликвидатор - [13]

Шрифт
Интервал

Я тщательно намыливаю щеки во второй раз.

Дрюня теряет терпение.

- Я пошел есть. Сегодня праздник у девчат, сегодня будут плавленые сырки.

- Угум, - отвечаю я. - Надеюсь, имеются в виду не завонявшиеся носки. Надкуси парочку для меня, а то снова не достанется.

Черт с ними, с сырками. Мне спешить некуда.

По непонятным причинам, отцы-командиры держат меня на приколе. На станцию не отправляют, но зато уже дважды за четыре дня сделали меня дежурным по батальону. Совершенно дурацкая и кабальная миссия, как единогласно порешили мы с Дрюней и лейтенантом Серегой Ивановым, помначштаба разведбата. Дискуссия имела место вчера вечером все в той же штабной палатке, Серегиной вотчине.

- В общем, так, - пояснял тезка-Иванов, - разведроты своих офицеров посылать на станцию не будут. Им и так не хватает народу на разведку. Ни водителей, ни командиров экипажа, свежих, с замены, не было почти неделю. Те, у кого доза выбрана или близка к выборке, ехать не могут. Остаются такие, как ты и Игорь, пришей-пристебайщики из придаточных взводов, а вас не так много, человека четыре-пять... Минус Игорь, завязан на прачечной. Из всех оставшихся ты - свежачок. Вот и прикинь, по идее тебя уже должны были запрячь по самые... сам знаешь. Твое время на подходе, пошлют-пошлют, никуда не денешься.

Я согласен.

Но торчать в бригаде невмоготу. Первая ходка вспоминается уже почти как нечто киношное, случившееся не со мной. Напряжение, риск, азарт, явственно ощущаемые на станции, здесь, в бригаде, неосязаемы. Зато вполне реальны построения, прохождения с песней, суматошные приготовления к приезду высокой правительственной делегации: покраска всего, что красится, помывка всего, что моется... Если посмотреть со стороны, то жизнь в бригаде кипит. Только характер этого кипения явно наносной, неестественный, как и все, что связано в моем воображении со сборами для 'партизан'. Нас позарез надо чем-то подгрузить, чтобы не сидели без дела. Ну, по крайней мере, по такому сценарию работает командирская логика.

Вчера после утреннего построения бригаду гоняли по плацу три раза. Подготовка к прохождению торжественным маршем пред светлыми очами делегации. Ходили мы неважно. Нас погнали бы, наверное, еще и еще, но какому-то бедолаге из 1-го батальона спецобработки стало плохо на щедром утреннем солнце, и он хлопнулся в обморок, аккуратно раскроив при этом подбородок об асфальт.

Палатки разведбата разбиты ближе всех к трассе. Это сделано с умыслом, поскольку из автопарка чаще других выезжает наша техника, БРДМ-броники и борты на станцию. Ответвление, ведущее с трассы в бригаду, разграничивает разведбат и штаб бригады. Из штаба через наш батальон без конца курсируют "чины", поскольку за нами находится офицерская столовая и четыре офицерских же туалета на, пардон, одно отхожее место.

История с постройкой индивидуальных гальюнов в бригаде имела определенные социальные последствия. Я позволю себе слегка развить эту тему.

Публичность отправления естественных потребностей всегда была одним из наиболее мощных рычагов уничтожения человеческой индивидуальности в армии.

Я перечитал это и подумал, что написал с вывертом, но главное, правильно. В самом деле, если ты такая цаца, что стесняешься при своем же товарище погадить, почти что на брудершафт, как же тебе с ним в разведку идти?! Вот и строили - и сейчас, наверное, строят - сортиры на 10, 20, а то и 50 посадочных мест. В лучшем случае с перегородками. В худшем, как у нас в бригаде, просто с прорубленными "очками". Эти самые отверстия во избежание распространения заразы истово посыпались хлорной известью, что автоматически сводило концентрацию кислорода к полуобморочному уровню. Поэтому в туалете особо не задерживались, разве что была, извините, особая нужда. В довершение ко всему под крышей вдоль прохода были привешены лампочки ватт этак в двести. Очень радостное мерприятие после заката солнца получалось. Люди мнимые, с определенными комплексами, да и просто стеснительные испытывали характерный шок. В один прекрасный день начальство, по-видимому, застеснялось, и приказало выстроить для себя отдельные кабинки. К ним сразу же потянулась муравьиная цепочка штабных, к неописуемой досаде наших разведбатовцев, поскольку конца этим культпоходам не было... Досадовали же мои соратники вот по какой причине. В батальоне еще до меня был выработан своего рода "флотский шик" - пренебрежение к форме, своеобразный немой протест против закоснелости начальства, которое никак не желало считаться со спецификой нашей жизни и работы и упрямо старалось загнать нас в рамки рутинных "партизанских" сборов. Мой начальник Игорь, например, пользуясь тем, что он ежедневно вывозил команду на прачечную, по приезду со станции ходил по батальону в белом костюме, шапочке и ботах оператора машзала. Разведка, та вообще старалась по возвращению с задания сразу же сбросить форму. Часто можно было видеть на офицерах странное сочетание армейских брюк и домашних тапочек без задников, или футболки "Сочи-85" с белыми штанами оператора. На то она и разведка, чтобы манкировать правилами...


Еще от автора Сергей Беляков
Мю Цефея. Повод для подвига / Бремя предательства

Подвиг и предательство — две стороны одной монеты. Вопрос только в том, кем и ради чего жертвует человек. Собой ради благой цели или близкими людьми ради выгоды. И кем его потом запомнят в веках: спасителем мира или инициатором геноцида, отважным первопроходцем или сумасшедшей обезьяной с гранатой, прекрасным рыцарем или подколодной змеей. Ведь от величия до подлости порой остается всего один, маленький шаг. Недаром они прячутся под одной обложкой…


Историкум. Мозаика времен

Принято считать, что эксперименты в истории невозможны, потому что их нельзя повторить. И вообще, история не знает сослагательного наклонения. А если все же попробовать? Впрочем, вполне возможно, что перед нами предстанут не разные ветви и варианты одной-единственной истории, а бесконечное множество историй принципиально разных. В антологии собраны произведения, которые демонстрируют, как именно история меняет свое течение, выявляет истинное лицо событий и их персонажей, скрывая навсегда имена, мотивы, города и страны.


Шесть букв

Научный детектив, он же «детектив наоборот». Бывает, что главным действующим лицом детектива становится ученый. В повести «Шесть букв» происходит обратное – толковый сыскарь поставлен в условия, в которых его опыт, ум, изворотливость и практицизм безостановочно тестируются вводными из мира формул и непреложных законов развития материи. В то же время характерные для suspense-детектива «правила игры на выживание» закручивают пружину читательского внимания до предела.


СССР-2061. Том 1

Сборник рассказов, отобранных жюри литературного конкурса короткого рассказа "СССР-2061"В 2061 году Советский Союз завершил первую стадию терраформирования Марса. Понемногу обживается Пояс астероидов. Активных боевых действий в 2061-м СССР не ведёт ни на Земле, ни в космосе. Предшествующие годы нами не детализованы: для нас с нашими читателями не слишком важно, существовал ли Союз непрерывно с 1922 года, или был воссоздан в каком-нибудь условном 2022. Не так важно, идёт ли действие на марсианской базе или дома на Земле.


Остров Пинель

 Полная версия повести (книжный вариант) (Из аннотации издательства) "Остросюжетный детектив с элементами мистики и фантастики "Остров Пинель" придется по душе любителям приключений. Автор до последнего момента держит читателя в напряжении. Можно смело заключать пари на всевозможные развязки: ни один из предсказуемых вариантов здесь не подойдет!"Повесть вышла отдельной книгой в апреле 2006 в издательстве "Покетбук".


С Октавии не возвращаются

«У Ника во дворе выросла груша.Это он так ее назвал — груша. Для себя. На самом деле дерево выглядело странно, если это вообще было деревом. Ник Черныш впервые обратил внимание на несколько корявых веток, растопырившихся из покрытого узлами тщедушного ствола, в разгар лета прошлого года. От груши у дерева были только листья. За лето оно отрастило с десяток робких зеленых пластинок, которые из-за ночных заморозков последующей зимы сначала свернулись в трубочки, а потом облетели под напором северного ветра. Ник грушу жалел и терпеливо накрывал ее от морозов картонной коробкой…».


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.