Лик Натали - [2]

Он был по-прежнему высок ростом, а его длинные и чёрные волосы чуть тронуты сединой на висках. Что-то было не так с его лицом и длинным кукурузным початком туловища, но издали Натали не могла рассмотреть изъяна.

Он пока не видел её, так как каждый шаг давался ему с трудом, и подъём был медленным. В былые времена он бы вприпрыжку взлетел бы по этим ступенькам, оглашая всё вокруг воплями, от которых звенела хрустальная люстра.

Он поднимался по одной ступеньке за раз и достиг лестничной площадки, где, глядя только на Натали, тихо спросил:

— Мисс Натали у себя?

От потрясения Натали схватилась за холодные перила.

— Нет, — ответила она, — не у себя.

Стюарт вполоборота посмотрел на женщину рядом с ним.

— Где же она?

Его лицо. Натали задержала дыхание, чтобы дать ему волю в вопле. Лицо Стюарта постарело, изменилось, устало. Впалые глазницы, выпяченные скулы — некрасив. После долгих и тщетных поисков она наконец обрела свой голос и нашла слова, подходящие к своему ошеломлённому состоянию.

— Она здесь, Стюарт. Прямо перед тобой.

У него аж глаза на лоб полезли.

— Натали…

Он сделал шаг, остановился и действительно увидел её. Холодные жёсткие черты её лица, застывшего от арктического всплеска неистового, нещадного увядания. Зелёные глаза горят, словно изумруды в снегу.

Наверное, земля сделала десяток витков вокруг солнца, луна накрутила обороты по звёздному небу, и настенные часы нарубили секунды, словно старомодный мясник, маятником вместо топора. Следующая минута оказалась невыносимо долгой, невероятно тягучей. Они попали в эмоциональный вакуум.

Затем на его измождённом лице возникло выражение. Бросив камушек в глубокий пруд, видишь, как по воде кругами разбегается рябь, чтобы выплеснуться на далёкие берега, волна за волной. Его лицо было тем прудом. Её лик упал в молчаливые глубины, и по его лицу пробежала рябь. Узнавание. Изумление. Одно за другим. Признание. Жалость. Облегчение.

Облегчение. Сильнее всего его лицо, глаза, губы, тёмные брови выражали одно — облегчение!

Он изучал её лицо сверху вниз, вдоль и поперёк, по окружности, в диаметре, по массе, плотности, весу и растяжению! Когда же, чёрт возьми, он прекратит пялиться и получать УДОВОЛЬСТВИЕ от увиденного? В мыслях она дрожала и всхлипывала.

— О Натали, — сказал он, наконец нарушив молчание.

Он приблизился к ней.

— Натали, как давно мы не встречались. Я так рад тебя снова видеть.

Его руки обняли её. Она стояла в оцепенении, не в силах шевельнуться; хотела, но не находила реакции на требование своего вопиющего разума. Она видела, как его лицо наклоняется к её шее для традиционного поцелуя — это старческое, передразнивающее лицо чужака! И ладонь насмешливо похлопывает её по лицу. Её лицу!

— Натали, Натали, как же я рад тебя видеть!

— Зато я не рада тебя видеть! — мысленно кричала она. — О боже, я-то надеялась его сразить, а это он сразил меня. Это его лицо, искажённое болезнью, поразило меня!

Он неуклюже обнимал её, и она заплакала.

— Ну ладно, ладно, Натали. Я уже дома. Навсегда.

— С чего ты взял, что я плачу? — безмолвно вскричала она. — Из-за тебя? Ну, уж дудки! Я тебя ненавижу! Я могла бы оставить своё лицо молодым и подвижным, улыбчивым и миловидным. Миловидным, чтобы раздавить тебя, миловидным, чтобы издеваться над тобой. Когда я узнала, что ты возвращаешься навсегда, я захотела дать тебе то, что ты дал мне. Я боялась, как бы моё лицо не выдало малейшего доброго чувства к тебе. Я не доверяла предательским лицевым мышцам. Я велела их притянуть, привязать, приковать к кости, чтобы я уже никогда не улыбнулась тебе, не посмотрела на тебя без ненависти и мстительности. Я думала, это будет достойной расплатой за все годы твоего отсутствия. Как было бы легко оставить лицо в своём первоначальном виде. Ты, со своей истлевшей привлекательностью, был бы исхлёстан и выпорот моей красотой. Но я думала, что ты всё ещё хорош собой. Теперь же этой операцией я просто ублажила тебя. Тебе льстит, что я не вполне состарилась. Ты думаешь, это сделали годы. Ты не знаешь про латки из овечьих кишок на моих щеках, про скальпели, искромсавшие мою красоту, про венец и стерильный нимб из повязок на моей голове! Я, сама того не ведая, утешила тебя своей уродливой метаморфозой. А я этого не хочу, нет, мне тошно от одной только мысли, что я тебе подыграла с помощью моего замысла, который так безумно провалился!

— Ладно, ладно, — твердил он. — Не плачь, Натали. Не плачь. Незачем плакать.

Незачем плакать? Если бы ты только знал, Стюарт.

Она вдруг прильнула к нему — не потому, что ей захотелось, а чтобы не упасть в обморок; ей понадобилась опора, неважно какая, мраморный столб или Стюарт Бенджамин…

Она неожиданно осознала в тот миг, как ей расквитаться со Стюартом. Никакой надежды на её внешность. Её уродство умиротворяло его. Два сапога пара! В беде с кем только ни поведёшься.

— Стюарт, теперь я тебе нужна? Раз и навсегда? Я твой костыль. Что бы ты делал без меня, Стюарт? Ничего. Сгинул бы. Вот теперь-то я тебе нужна! Забавно. Куда же я подевала свой пистолет?

За ужином они сидели у длинного стола. Он на одном конце, она на противоположном. Над ними хрустальные люстры, между ними хрустальные канделябры. Длинный стол разделял их, как долгие годы.