— Я не сомневаюсь, что вам самому это лицо совершенно ни к чему, — гнул свою линию я. — Ваше собственное куда моложе и привлекательнее. — Тут уборщик Э, и в самом деле молодой и симпатичный, слегка смутился. — Признавайтесь, куда вы его дели? Неужто выбросили с мусором?
— Виноват, — наконец признал уборщик, — было дело. Видел я ваше лицо. Подобрал. Нет, не выбросил.
Это он хорошо сделал, потому что среди отбросов на городской свалке мы сроду бы не нашли своей пропажи.
— Какая свалка, вы что, — хмыкнул парень, — мусоросжигательная фабрика, не шутки! Ну мне и стало жаль, что такая прикольная штука сгорит попусту. Продал я его. Я думал, что оно уже никому не нужно.
— Продал? — подалась вперед Ю, и на ее нежных щеках зажегся румянец надежды. — Кому?
— И почем? — уточнил я.
— Одному типу из китайской лавки, — неохотно ответил Э. — В таком-то переулке. Там еще на вывеске бубенцы. Пятьсот йен выручил. Только я их не отдам, я их уже потратил.
— Боги, это же копейки, — простонал господин А.
— Копейки, не копейки, а на выпивку хватило, — проворчал Э. — И еще на лейку осталось, видите?
— Лицо господина N — за пятьсот йен… — никак не мог успокоиться мой старший друг.
— Ну оно же было старое и некрасивое, — сказал Э.
— Уникальное, между прочим, — вспомнил я. — Оно ведь с ушами.
— Точно, — кивнула Ю. — Ты продешевил, парень.
И мы покинули дом уборщика Э, а он так и стоял над своей клумбой с детской пластмассовой леечкой, из которой все уже вытекло, и на челе его отражалось глубокое раздумье. Он оценивал упущенную выгоду.
Такой-то переулок мы нашли сразу, а вот лавочку, о которой говорил Э, — только пройдя переулок из конца в конец трижды. Два раза мы ее вовсе не заметили. А на третий она появилась между домами, где раньше ее не было — во всяком случае, так мне показалось. И бубенцы над вывеской позвякивали, раскачиваясь под слабым ветерком, и сама вывеска была такая яркая и красивая, что любо-дорого глядеть. Просто удивительно, как мы могли ее пропустить, да притом дважды.
Прочесть иероглифы, однако, господин А не сумел.
— Ерунда получается, — сказал он. — Глаза, хвосты, уши, горы, автозапчасти, сантехника и сакэ. Наверно, это по-китайски.
— Короче, всякая всячина, — засмеялся я.
Дверь была занавешена цветной тканью, так что мы отодвинули ее и вошли.
Внутри магазин оказался несколько больше, чем снаружи, но выглядел совершенно так же, как все сувенирные лавки на этой улице, и на соседней, и во всем квартале. Безделушки, восточная экзотика для гайдзинов, бесконечные веера, куклы в кимоно и водка "Сакамото Рёма" с парусами на этикетке.
Ю побрела вдоль стеллажа с куклами, господин А свернул в сторону водки, а я пошел к веерам — некоторые были очень красивы.
— Эй, господин А, господин И! — вдруг позвала нас девушка. — Смотрите-ка!
Мы поспешили на ее голос.
В этом углу магазинчика был прилавок, на котором красовались яркие шелка, а на стене над ним скалились, ухмыляясь, маски — и некоторые до того живые, что, казалось, сейчас подмигнут и заговорят.
— Ю, вы просто сокровище, — сказал я серьезно, и она зарделась от удовольствия. — Однако где же продавец?
И за прилавком немедленно возник продавец.
Он был необыкновенно хорош собой, молод, с длинными волосами, забранными в хвост. И наряжен антуражно, рукава широченные, с цветными шнурами, и одежек несколько слоев, — небось, жарко, да чего не сделаешь ради рекламы заведения.
— Что вас интересует, господа? — захлопотал он, косясь хитрым желтым глазом.
— Понимаете, мой отец, господин N… — начала Ю, смущаясь под этим косым желтым взглядом. — С ним такая вышла история…
Господин А остановил ее движением руки.
— Вижу, масками торгуете, — сказал он. — И делаете сами?
— Только некоторые, — молодой человек скромно потупился.
— Взгляд-то не отводи, — сказал я. — Рассказывай, что ты делаешь с чужими лицами.
— С чужими?! — всплеснул руками молодой человек. — Что вы, господа! Только с честно приобретенными!
— Сегодня утром ты купил вот у этого парнишки, — я показал ему фотографию уборщика Э с лейкой в руках, — чужое лицо. Парень его просто нашел и загнал по дешевке. А ты купил, не интересуясь, откуда оно взялось.
— Какое еще лицо? — он пытался отнекиваться.
— А вот такое, — сказал я и выложил на прилавок фото господина N. Не слишком удачное, надо признать, но все характерные черты ясно видны.
Молодой человек скривился.
— На что оно мне, ничего особенного, извините, ни кожи ни рожи…
— А уши? — перебил я. — Оно было с ушами!
— И имейте в виду, юноша, — заметил господин А, — что владелец, лишившись лица, не совершил сеппуку, как подобает в таких случаях уважающему себя человеку самурайского происхождения. Мы ему не дали.
— Но это же позор, — удивился продавец.
— Это позор, если лицо не вернуть на место, — возразил я. — Однако беду еще можно поправить. Имей в виду, однако: мы в любом случае не дадим ему покончить с собой. Сейчас не девятнадцатый век.
— И лицо испортится, — добавил господин А. — Так что вам от него никакого толку.
— И нечего дергать ухом, я все вижу, — я погрозил пальцем.
— Слишком много ты что-то видишь, — зашипел продавец и нехорошо улыбнулся, показав острые зубы.
