Лейли и Меджнун - [4]

И мир свечою лика освещает,

Путь пролагая к милости твоей:

Так у могучих повелось царей.

Во сне небытия один из мира[16]

Однажды увидал среди эфира

Венец, сиявший огненно светло, -

И им его украшено чело.

Очнувшись от нежданного виденья,

Он получить возжаждал объясненье.

Спросил он, что же значит этот сон,

И ты ему был богом предвещен.

Весть о твоем явленье благодатном,

О счастье, что принес ты, необъятном,

Весть, что людей взносила к небесам,

Услышал первым из существ Адам.

С тех пор мир полон был одним стремленьем -

К тебе он шел своим коловращеньем.

Пророков бог являл по одному,

Сказав о боге, шли они к нему.

Явился ты. Но тень не шла с тобою,

Как будто стан твой, древо молодое,

Бросал на землю радостную сень,

Но в мир иной бросал земную тень[17].

О ночи вознесенья и небесного солнца восхожденье

Рождала к праху зависть небосвода

Твоя благая, чистая природа.

Прельщала ангелов твоя краса,

Тебя лобзать хотели небеса.

И скорбь они великую терпели,

Мечтая поскорей достигнуть цели.

В благое время и в счастливый час

Услышан был небес молящий глас.

И Джабраил тебе дал приказанье:

"О кипарис в саду благого знанья!

Как солнце, тень отбрось на небосвод

И свой высокий совершай поход!

Восстань и милость окажи, владыка,

И славу ночи приумножь великой![18]

Скорей отбрось наружный свой покров

И посети бескровельного[19] кров!

Все ангелы узреть тебя мечтают,

Свидания с великим ожидают.

В дворце небесном звездный хоровод

Давно уже тебя, тоскуя, ждет".

Ты, на Бурака сев, обрел блаженство,

И в счастии достиг ты совершенства!

В четырехстолпный дом[20] ступив ногой,

Ты девять сводов[21] пронизал стрелой.

Стал месяц целовать твой след с приветом.

Твои глаза поили солнце светом.

С почтительным поклоном, сановит,

"Я твой слуга," - промолвил Утарид.

Нахид, с тебя свести не в силах взора,

Пир начала средь звездного простора.

А солнце прах лобзало стоп твоих,

Твоим учеником стал сам Масих.

Твой меч векам дал своды новых правил,

И в мужестве Бахрама ты наставил.

Бурджейс был рад приходу твоему,

Ты счастье сладкое принес ему.

Тебя Кейван, и радостен и светел,

Как средоточие собранья встретил.

Ты, всех светил построив племена,

Стал сеять звезды - счастья семена.

Создав другой порядок там чудесный,

Ты в пестроту одел атлас небесный,

И, оказавши воздуху почет,

Ты троном озарил весь небосвод...

Коня и Джабраила ты оставил,

Один к Единому стопы направил.

Завесы больше твой не видел взор,

И междусферный ты узрел простор.

Ты досягнул, куда не досягали,

Ты в недоступные вознесся дали.

Творцу молитвы наши ты вручил

И весть его благую получил.

И пролилась божественная милость,

И благодать творца к тебе спустилась.

От кладов знанья дал тебе он ключ,

Дал в дар тебе надежды светлой луч.

Набрав жемчужин из святого моря,

Ты из полета возвратился вскоре -

Еще постель твоя была тепла

И пыль дороги взвихрена была,

А ты уже пронзил полетом воздух

И вновь обрел себе достойный роздых ...[22]

Да, ты познал такую благодать,

Что время не могло о ней узнать.

И вот ты сам уведомил беспечных

И рассказал о скрытых тайнах вечных.

Широко двери милости открыл

И каждого достойно одарил . . .

Но если всем тобой дана награда,

Меня, великий, обижать не надо.

Несчастный Физули, я унижен,

Своими же грехами устыжен.

Рассудок слаб мой, непокорны мысли -

Спаси! Несчастья надо мной нависли!

Путеводитель в темноте ночной,

Меня ведущий узкою тропой, -

Направь туда, куда идти мне надо,

И удостой сочувственного взгляда!

Чтоб я, стопы не погружая в грязь,

Шел за тобой, душевно веселясь . . .

Чтоб сада жизни жаждущее лоно

Дожди щедрот омыли благосклонно.

О слабосилии своем сожаление и горькая просьба извинения

О кравчий, наш кружок укрась собой.

Подай вина, будь милостив со мной!

Дай чашу, чтоб душа развеселилась,

Будь благосклонным, кравчий, сделай милость!

О, как я в доме горя одинок,

И друга нет, с кем поделиться б мог!

Соратники по битве слова сладкой

Исчезли; в царстве слова нет порядка.

Остались только мы с тобой вдвоем,

Давай украсим пиршество вином!

Я буду пить - ты только подавай мне,

Я буду петь - ты слушай, подпевай мне . . .

Сейчас стихами все пресыщены.

За них и низкой не дают цены.

Клянет наш век стихи, в добре изверясь,

Речь мерную считает он за ересь.

И если я, готовый сердце Сжечь,

Вложу его в размеренную речь,

И сотни лалов нанижу в порядке,

И сотни роз я высажу на грядки,

Не поглядевши, каждый завопит:

"Не роза - шип, не лалы, а гранит".

Во всей багдадской стороне бесспорно

Уже не славен больше стих узорный.

Сейчас и царств таких на свете нет,

Где был бы признан хоть один поэт.

Как в Хинде, в Фарсе, в Шаме, в Хорасане,

Так в Руме, и в Аджаме, и в Ширване, -

Никто не может взвесить пронизь слов, -

Иначе мы бы знали знатоков[23].

Поэзию скрывать напрасно будешь -

Так солнце не светить ты не принудишь!

Пусть камни закрывают ход в рудник -

Рубин всегда покажет всем свой лик.

Но такова круговорота воля, -

И мы стихов нигде не видим боле.

Что ж! Я плохой круговороту друг:

Ведь я не вхож в ему подвластный круг.

Он хочет мерной речи униженья,

Он хочет возбудить к стихам презренье,

 А я хочу открыть простор стихам,

Когда больны они, лекарства дам.

Круговорот считает мудрость зыбкой,

Но я смеюсь над этою ошибкой.

Разрушенное воссоздать хочу,