Лейли и Меджнун - [2]

Шрифт
Интервал


Но сколько б мы тебе хвалу ни пели,

Ты больше совершил на самом деле.


Когда ты начертал природы знак,

Сказал: "Да будет" - и все стало так,


Тогда всему велел ты совершаться,

А дням, годам и месяцам вращаться.


Предрек, чем кончится круговорот[4]

И в каждом круге что произойдет.


Удел назначив на земле всем людям,

Решил ты, что и где мы делать будем.


Я не дивлюсь созданиям земным -

Они по мыслям созданы твоим.


Недаром дольний мир подобен чуду -

В нем мастера рука видна повсюду.


Но ты чрезмерно древен естеством,

Мне не постичь тебя своим умом.


Нет изумленью ни конца, ни края -

То знак, что бог есть истина живая.


Как знать нам, где легла твоя стезя?

Одно мы знаем: знать ее нельзя.


Ты, заложив основы мирозданья,

Порядка обозначил очертанья.


Того порядка лучше не найти,

Ты миру вечно приказал цвести.


Что мало нужно, ты и создал мало,

Так сделал, чтобы нужного хватало.


И все устроил вещи навсегда,

Что сгинули изъяны без следа.


Хоть много тайн хранят твои творенья,

Но ты - во всем, и в этом нет сомненья.


А суть твою познать не может прах -

Он знает только, сколь велик Аллах.


Жемчужина моря восхвалений и алмаз рудника молений

Несчастен я, будь милосерд, владыка,

Иду к тебе с надеждою великой!


Из праха к жизни вызван я тобой,

Ты дал мне разум, наделил душой . . .


Но что душа? Прах на твоем пороге,

А разум - тропка у твоей дороги.


Я - терн в саду. Тот сад - душа твоя.

На зеркале ума - пылинка я.


Мне хвастать пред тобою было б стыдно.

Ах, если б не было себя мне видно!


Я был в небытии, лишенный сил,

Меня своим вниманьем ты почтил.


Ты душу дал мне, сердце дал в подарок,

И разум мне вручил, что чист и ярок.


Когда бы лик душа не обрела,

Меня доныне бы скрывала мгла.


Но раз ты милость оказал такую

И я теперь на свете существую,


Я благодарен за любовь твою,

Ты дал мне ум - тебя я признаю.


Я не превысил благонравья меры,

И нет во мне препятствия для веры.


Не исчезает, что ни миг, она:

Мне груда доказательств не нужна.


Стремясь к тебе, я устали не знаю,

Но со стыдом своим как совладаю?


Пусть я не шел по правому пути

И к цели мне не удалось прийти, -


Я все же, чей бы след ни показался,

Стремясь к тебе, скорей по следу мчался.


Но так как все я видел вкривь и вкось,

Тебя, увы, найти не довелось.


Я думал, ум тебя найти поможет:

Он слаб и бога распознать не может.


Несведущий ли ум тебя найдет,

Печальный, изнемогший от невзгод?


Быть может, сам придешь ты на подмогу

И облегчишь мне трудную дорогу?


Мое упорство видя, помоги,

Направь мои неверные шаги!


О боже, верю я в твою науку,

Ты - это ты, и ты подашь мне руку.


Любить ли мир, земную эту твердь?

Живем - и ждем, когда наступит смерть


Но мир я домом пытки звать не стану,

Не стану мир уподоблять обману!


Нет, хорошо в обители такой,

Она душе моей дала покой,


И я забыл, где прежняя обитель,

И зажил здесь, как постоянный житель.


Жилось мне сладко во дворце земном;

В другой мне вовсе не хотелось дом:


Ведь я, бедняк, рассчитывал беспечно,

Что здесь моя душа пребудет вечно,


Что лучше нет жилища для сердец,

Что благу жизни не придет конец.


Но раз твой голос, боже, указует,

Что мир потусторонний существует,


В котором жизнь блаженно хороша,

Где сердце радо, нежится душа, -


Я всем твоим словам поверил страстно,

Поверил, что обитель та прекрасна.


Я понял: совершенных хочешь ты

Рабами сделать горней правоты,


Чтоб, на земле проживши совершенно,

Они с тобою там слились блаженно.


И я решил, забыв о суете,

Стремиться к совершенной высоте.


Сойти с дороги этой невозможно,

По ней к тебе пойду я непреложно.


Ты в первый день нам дал благую сень,

Будь милосерд к нам и в последний день


Когда душа, с тобой желая слиться, -

На путь, к тебе ведущий, устремится -


Будь благосклонен, как в былые дни,

И руку помощи мне протяни!


Ты дал мне душу, дал мне разуменье, -

То знаки твоего расположенья.


Не будь, о боже, ныне к ним суров,

Не угнетай во мне своих даров...


Когда я этот дольний мир оставлю

И в мир иной свои стопы направлю,


Тогда они, жестокий рок кляня,

Перед тобой не обвинят меня,


Останутся довольными судьбою

И в час слиянья моего с тобою.



Веское свидетельство в пользу необходимости признания творца всеблагого и доказательство отсутствия вечного бытия всего остального

Те, что узреть способны благодать,

Должны и сущность бытия познать;


Узнать, где тот рудник, глубокий, тайный,

Что укрывал алмаз необычайный;


Как небеса в круговорот пошли

Вкруг средоточья дивного земли,


Кто внешностью облек любое тело,

Чтобы светилось то, что лишь горело[5].


Всему причина в мире есть земном,

Но где причин причину мы найдем?


"Каф", "нун" весь мир наш дольний сотворили

Но как они над миром воспарили?


Свет мира в божьей мастерской зажжен,

И создал бог круговорот времен.


И не было б высокого чертога,

Когда б не стало вдруг султана-бога.


Ужель рисунок лучезарный тот

Без дивного художника живет?


Как найден путь к решению загадок?

Кто миру изначальный дал порядок?


Знай, появленье мира, что мы зрим,

Необходимо связано с Другим.


Подумай, где лежит предел конечный -

Тогда поймешь, где проявитель вечный.


Отдай себя во власть небытия -

В нем пролегает божья колея.


В познании немыслима беспечность:

Небытие укажет нам на вечность!


Воистину, едино божество,

Во всем, что есть, - одно лишь естество.


Рекомендуем почитать
Исторические записки. Т. VIII. Жизнеописания

Восьмой том «Исторических записок» продолжает перевод труда древнекитайского историка Сыма Цяня (145-87 гг. до н.э.) на русский язык. Том содержит очередные 25 глав последнего раздела памятника — «Ле чжуань» («Жизнеописания») Главы тома вобрали в себя исторические и этнографические факты, сведения по древнекитайской философии, военному делу, медицине. Через драматические повороты личных судеб персонажей Сыма Цянь сумел дать многомерную картину истории Китая VI—II вв. до н.э.


Книга попугая

«Книга попугая» принадлежит к весьма популярному в странах средневекового мусульманского Востока жанру произведений о женской хитрости и коварстве. Перевод выполнен в 20-х годах видным советским востоковедом Е. Э. Бертельсом. Издание снабжено предисловием и примечаниями. Рассчитано на широкий круг читателей.


Каталог Гор и Морей

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Верная Чхунхян

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним — Ланьлинский Насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.


Повесть о дупле (Уцухо-моногатари). Часть 1

«Повесть о дупле» принадлежит к числу интереснейших произведений средневековой японской литературы эпохи Хэйан (794-1185). Автор ее неизвестен. Считается, что создание повести относится ко второй половине X века. «Повесть о дупле» — произведение крупной формы в двадцати главах, из произведений хэйанской литературы по объему она уступает только «Повести о Гэндзи» («Гэндзи-моногатари»).Сюжет «Повести о дупле» близок к буддийской житийной литературе: это описание жизни бодхисаттвы, возрожденного в Японии, чтобы указать людям Путь спасения.