Лейла, Кайла, Кейла и Келайла - [10]

— Фиалки, — возразила ей девочка, подходя и протягивая руку к черному пятну, — отдай мне мою сумку, госпожа Нариша. Синие фиалки веночком.

— А вот и врешь, хитрая слепуха! Красные розы на чашке. За воровство и за ложь забираю я все твои вещи. Все равно взять с тебя больше нечего. А, нет! Пожалуй, езжай, Гейто, один. А девчонка останется, отработает. Такая ценная чашка стоит месяца работы по дому.

Фыркал мул, перебирая копытами, пели в клетках птицы, им отвечали сверху, с деревьев другие — каких никто не ловил, песенки у них были простые совсем, чик да чирик, но Келайла позавидовала их неяркому счастью. Живут на воле, летят, куда хочется.

— Что молчишь, Гейто? Глаза стыдоба разъела? Привел в правильный дом бродяжку. Иди сюда, землеройка, вот в углу ведро и тряпка, начинай работать.

Гейто кашлянул, ворочаясь на передке повозки. Он уже совсем собрался, ждал только, когда Келайла заберет свою сумку. Нахмурил седые брови, повертываясь к жене. Но девочка не дала ему слова сказать.

— Добрый Гейто. Не нужны мне башмачки и новое платье. Отдай госпоже Нарише мой кошелек. За чашку. И сумку.

— Да как же… — старик вытащил маленький кошелек, в котором звякали мелкие денежки, — э-э-э, нехорошо, жена, совсем нехорошо. И знаешь, что скажу? Было бы куда, уехал бы я насовсем. Чтоб не видеть ни тебя, ни этого дома.

— Тоже в бродяги собрался? Совсем ум потерял? Ты на кого родную жену меняешь? На бродяжку-воровку, да?

Но Гейто вырвал у нее из рук сумку, сунул туда чашку с фиалками. И кинул к ногам Нариши кошелек.

— Нет, жена. Меняю я черную ложь на светлую правду. Вот так. И пусть теперь кто хочет, везет тебе деньги, дом держать и еду покупать.

— Вор! — крикнула Нариша, задыхаясь от злости, — все деньги, что заплатит тебе король Эррис — мои! А не привезешь вырученное за птиц, пойду к судье, скажу, как ты меня бил, в черном теле держал, воды и еды не давал, все ждал, когда помру я бедная! И Кострана отдашь, это мой мул, ты мне его покупал!

— Тьфу ты, — Гейто снова уселся, тряхнул кожаными поводьями, — вот кто настоящий слепой, а? Столько лет жил, а твою черную душу не видел. Привезу я тебе деньги. И прощай, жена.

Снова скрипела повозка колесами, топал по укатанной дороге спокойный Костран, покачивались одна на другой птичьи клетки. Только не шутил Гейто, рассказывая дорожные небылицы. И не слышно было веселых песенок Келайлы. Молча проехал старик мимо нарядной лавки веселого Мелени, отворачиваясь от платьев за вымытыми стеклами.

И стало вокруг тихо, только ветер посвистывал да сонно чирикали в клетках птицы.

— Прости меня, Гейто, — нарушила тишину Келайла, — не надо было тебе меня привозить. К госпоже Нарише.

— Ага. Так бы и помер, рядом с чернющей ведьмой. Да пусть мне недолго осталось, зато на свету поживу, не стыдясь за чужую злобу.

Но вздохнул, конечно, и потер корявой лапой щетинистый подбородок.

— Так тихо, — сказала Келайла, — и листья не шумят. Расскажи мне, Гейто, что тут? Я смотрю, но вижу только далекое зарево, странное такое — то свет в нем, а то темнота.

— А, — ответил старик, довольный, что может Наришу из головы выбросить, и спутницу порадовать новыми байками, — то все не просто так. Не зря же оно — Королевство Камней или, как в картах рисуют красивыми буквами — страна Эриссия.

И повел неспешный рассказ, будто словами рисовал для Келайлы — что рядом и что подальше, и почему, и откуда взялось…

— Сказывают, тысячу лет назад солнце было совсем злое, палило жарой, так что камни трескались и в трещины уходила вода. Месяц же, который всегда в небе рядом, утишал белую ярость своего друга, песни пел и выдумывал сказки. Потому солнцу не удалось за сотни лет сделать из Эриссии пустыню, но и месяцу не удалось совсем укротить солнечную ярость. Потому сделалась страна такой, какой и увидели ее первые люди, что пришли из других мест. Равнины, покрытые паленым камнем, таким твердым, что кони разбивали о камень копыта. А между равнин — высокие скалы, прорезанные ущельями. Слышишь звон? Это трескаются каменные пустоши от внутреннего жара. А дальше — еле слышно, еще звон и шорох, уже другой? Это звенят могучей водой тайные водопады в ущельях, и шелестят вокруг них густые деревья. Вот почему ты не видишь сердечком ничего вокруг. Все живое ушло в ущелья, бегают там белки и кролики, люди строят дома на выступах скал. И чем глубже в сердце страны мы поедем, тем огромнее пустоши и тем глубже и больше ущелья. Такая вот наша Эриссия. И такой я ее и люблю. Но видишь, Нариша пришла сюда из других мест, потому и дом наш (тут Гейто кашлянул, помолчал, но стал рассказывать дальше), да… дом наш — он стоит у самой границы, где рядом луга и рощи, почти, как у вас.

— А месяц и солнце? — спросила Келайла, очарованная мысленными картинками, — они так и спорят, гуляя по небесам?

— А тебе бы сказки, — засмеялся Гейто, — ну-ка, надень шляпу, скоро начнется пекло, голову надо беречь. Нет, милая. Случилась однажды история, которая их помирила. Одним утром солнце распалилось так, что месяц испугался, выжжет оно всю землю до самого края. Шагнул ближе, чтоб заслонить землю от злых лучей. Рассердилось солнце еще сильнее, толкнуло бледного друга и тот свалился, канул в самое глубокое ущелье. Пропал. Вот тогда призадумалось солнце, даже остыло немного. Скучно стало ему без спокойной прохлады. Наклонило лицо и тоже не удержалось в небе. Упало следом, набивая на круглых боках шишки. И пришлось ему катиться по склонам, до самого дна. А месяц лежал там, расшибся так, что стал круглым, как лепешка. Охая, подняло его солнце и зашвырнуло обратно в небо. Но сил не осталось и дальше сидело оно внизу, волнуясь, а как же теперь. И вдруг без него все обойдутся? Посмотрело вверх, а там — посреди неба висит бывший месяц, что стал круглой луной. Покачивает крутые бока, оглаживая их руками лучей. И смеется, радуясь. Зачем теперь солнце, закричала с неба луна, смотрите-ка, люди и звери, я стала такой, как солнце, и буду светить вам мягко и бережно.