Левый фланг - [38]

Генерал Шкодунович возвращался на свой командный пункт в отличном расположении духа. Был теплый день южной поздней осени. За Белградом стало посвободнее на прифронтовой дороге, и Николай Николаевич с удивлением осматривался вокруг. Дальние горы надвигались с юга вал за валом, как морской накат, и гребни их будто просвечивало насквозь это медленно остывающее адриатическое солнце. Румыния мало запомнилась ему за несколько дней форсированного марша: только нищие деревни, кукурузные делянки, да клубы пыли на добруджских проселочных дорогах до сих пор плывут перед глазами. Но по зеленой болгарской стороне путешествовали дольше — от черноморских городков с белокаменными минаретами, через всю страну, поднятую на ноги Отечественным фронтом, который всюду устраивал трогательные встречи внукам и правнукам скобелевских воинов. А тут, в Югославии, успели обжиться по-домашнему.

Николай Николаевич вспомнил о Лебедеве: нужно, нужно помочь капитану. Какой все же человек Толбухин: другой бы на его месте и внимания не обратил на всякие там страсти-мордасти влюбчивого парня, — все, мол, пройдет со временем! — а маршал по-отечески задумался о судьбе молодого офицера.

Кстати, вот Бойченко мог бы, пожалуй, и пригрозить такому ухажеру чем-нибудь внушительным, вплоть до штрафного батальона. Эх, Бойченко, ведь умный ты мужик, но откуда у тебя такая нерусская черствость? И болезненное тщеславие? Надо бы помочь заодно и Строеву выйти за пределы бойченковской тени. Как же это он, комкор, забыл поговорить о нем с командующим фронтом? Негоже. В самом деле, упустил редкий случай. А в Венгрии будет не до того. По всему видно, наступает время последнего, решительного боя.

Одним словом, оперативная пауза для Третьего Украинского подошла к концу, и скоро начнется завершающий  д и а л о г  с немцами, которым дальше отступать почти что некуда.

— Гони прямо к Бойченко, — сказал он шоферу, когда уже показался невдалеке город Крагуевац.

И виллис со всего разгона вымахнул на щербатый боковой проселок, что вел в сторону, на юго-запад — на самое острие левого фланга фронта.

ГЛАВА 11

Утром похолодало. Мутный от ночного туманца воздух сделался таким прозрачным, что передний край противника казался теперь рядом, будто он переместился за ночь вплотную к траншеям бондаревского полка. Все вокруг легко просматривалось невооруженным глазом без стереотрубы или бинокля. Строев видел, как слева изготовились для атаки пролетарские батальоны югославов. Из-за Балкан медленно всплывало над чистыми горами большое солнце — верный помощник тех, кто наступал на запад: оно каждое утро щедро высвечивало немецкую сторону, ослепляя их наблюдательные пункты.

Бахыш Мамедов нервничал: сегодня его полк будет впервые наступать плечом к плечу с бойцами маршала Тито. Только бы не произошла какая-нибудь досадная заминка, тем более, что подступы к городу заминированы на редкость густо. Конечно, противник оставил для себя проходы на тот случай, если придется в спешке отходить на Чачак, но уж с трех-то сторон немцы прикрылись вполне надежно. А у партизан почти нет саперов, которых они называют  п и о н е р а м и. Да и у него, Мамедова, всего один  п и о н е р с к и й  взвод, сильно поредевший за время боев в Сербии. Так что вся надежда на артиллерию, которая должна помочь пехоте пробиться через минные поля.

— Ты готов? — спросил он, наверное, в десятый раз капитана Лебедева.

— Так точно, — не задумываясь, ответил начарт полка.

— Смотри. Главное — сейчас же перенести огонь в нейтральную зону. Батальон Дубровина пойдет за огневым валом.

«Какой тут вал — всего пять батарей на полк», — невольно подумал Строев, однако промолчал.

Артиллерийская подготовка была короткой. И сразу, как только встала из траншей пехота, Лебедев перенес огонь поближе к линии атаки, и, отодвигая его методично, от рубежа к рубежу, которые он заранее пристрелял, начарт умело повел пехоту к берегу реки Ибар. Чуть ли не каждый второй снаряд попадал в мину — и тогда эти двойные взрывы, мгновенно соединяясь, гулко встряхивали землю. Впечатление такое, что стреляло не пять, а двадцать пять батарей. Солдаты бросались в свежие воронки — самые безопасные места на поле боя, немного пережидали там, пока не грохнет впереди еще двойной разрыв, и ловкими, рассчитанными прыжками ныряли под следующий навес только что взвихренной земли. Так и продвигались по минному шахматному полю, вслед за тугими взметами огня. Между воронок на любом шагу таилась смерть, в воронках была жизнь. Иной ход в этой игре со смертью оказывался неверным, и кто-то падал с размаха ничком и больше не вставал. Но артиллеристы все-таки неплохо помогли Дубровину: его батальон без серьезных потерь достиг реки. В этот неширокий коридор Бахыш Мамедов ввел другие батальоны. Вскоре и они залегли недалеко от берега, начали окапываться.

А слева атака захлебнулась. Когда же немцы, опасаясь нового броска в центре, сосредоточили весь огонь против Дубровина, югославские цепи снова поднялись в атаку. Восточный ветер отнес тучу дыма в сторону противника, и Строев мог безо всякой оптики наблюдать за тем, что происходило на участке слева. До чего сегодня прозрачный воздух, — он, как огромное увеличительное стекло, сквозь которое полковник, не отрываясь ни на минуту, следил за ломаными цепями югославов. Сперва они шли ходко, постреливая из автоматов, но вот прямо из-под ног партизан начали вымахивать огненные всплески. И тут Строев увидел такое, чего, кажется, за всю войну никогда не видел: головная цепь сдвоилась, точно на плацу, и первая шеренга, колыхнувшись из конца в конец, двинулась вперед, на минное поле, а бойцы второй шеренги остановились, ожидая своей очереди. Высокий багрово-черный частокол разрывов поднялся между ними. Строев не выдержал, отвернулся. А когда опять посмотрел туда, уже вторая цепь, оставив позади головную — мертвую, — также ценой жизни прокладывала дальше эти неслыханно дорогие стежки.