Лев Троцкий. Оппозиционер, 1923-1929 - [24]

.

При немалом внимании к германской революции, Троцкий думал еще и о своем здоровье. В Москву выехали также Зиновьев и Бухарин. При обсуждении вопроса о приглашении в Москву «немцев», то есть представителей компартии Германии, для обсуждения складывавшегося в Германии положения, Зиновьев предложил, чтобы в делегацию вошли Генрих Брандлер[160], являвшийся вторым лицом в партии (его считали представителем относительно умеренного крыла), и радикально настроенный Тельман[161]. Возражений против этого не последовало. Советское руководство ориентировалось на левый курс при фактическом пренебрежении позицией умеренных. Соответствующие пожелания были переданы германским коммунистам по линии советской разведки.

Немцы приехали в Москву за советами или, точнее, за указаниями, очевидно, 20 августа. Возвратившийся накануне в Москву Зиновьев разослал высшим партийным руководителям свои тезисы о положении в Германии, с которыми в основном солидаризовался Троцкий. Переговоры с делегацией компартии Германии (КПГ) продолжались три дня. С советской стороны в них участвовали Зиновьев, Троцкий и Бухарин. Однако, вопреки позиции Зиновьева, были приняты решения, отвергавшие установки как правого, так и левого течения, причем инициатором этого «центристского» курса был именно Троцкий[162].

В советском руководстве наметились некоторые разногласия. Троцкий и Зиновьев, несмотря на принадлежность к противоположным группировкам, вскоре оказались единодушными в оценке обстановки в Германии. 12 августа по призыву компартии и социал-демократов началась массовая забастовка, в которой участвовало около 3 миллионов человек. Она стала перерастать в вооруженные столкновения с полицией и войсками. Для участия в этих столкновениях КПГ стала формировать вооруженные «красные сотни». После недолгих уговоров к «революционной» позиции, с некоторыми оговорками, присоединился Сталин. На недолгое время по вопросу о «революции в Европе» между Сталиным и Троцким было достигнуто понимание.

Сталин занимал более осторожную, чем Троцкий, позицию, стремясь не дать повода «думать, что революция «продиктована», «инспирирована» из России». «Необходимо действовать только через Германскую компартию и от ее имени», — писал он в замечаниях к тезисам Зиновьева. В то же время Сталин не принимал всерьез лозунга «единого фронта», который Троцкий и Зиновьев были намерены реально осуществлять в Германии. Генсек утверждал, что этот лозунг является только агитационным и речь идет о взятии власти коммунистами без социал-демократов. «Если мы хотим действительно помочь немцам — а мы этого хотим и должны помочь, — заявлял Сталин, — нужно нам готовиться к войне… В тезисах этот вопрос затушеван»[163]. Отсюда вытекали и более мелкие разногласия. Троцкий не считал необходимым выдвигать в Германии лозунг создания Советов, полагая, что их роль сыграют уже существовавшие фабрично-заводские комитеты. Сталин же настаивал на этом лозунге. (Через четыре года, в разгар конфликта между сталинской фракцией и оппозицией, генсек лицемерно возложил на Троцкого ответственность за поражение в Германии в 1923 г. в силу отказа от создания там Советов[164].)

На заседании Политбюро 22 августа, состоявшемся после первой встречи с немецкой делегацией, при активном участии Троцкого было принято постановление, в котором констатировалось, что «германский пролетариат стоит непосредственно перед решительными боями за власть». Выступление Троцкого на этом заседании дает отчетливое представление о том, что по вопросу о германских событиях разногласия со Сталиным были преодолены[165]. «Точка зрения Сталина правильна — нельзя, чтобы было видно, что мы руководим, не только РКП, но и Коминтерн[ом]». Троцкий учитывал слабость германской компартии с военной точки зрения. Он полагал, что революция может пойти разными путями, и не исключал ее поражения. Тем не менее он был главным инициатором открытого выступления. Германская компартия должна была, по его мнению, поставить вполне определенный срок, к которому готовиться и в «военном отношении, и соответствующим темпом политической агитации». Он настаивал, чтобы этот срок был установлен в пределах ближайших месяцев или даже недель. «Подготовка должна быть построена по календарному плану, должны быть назначены сроки, и к этим срокам должна строиться подготовка». Сталин считал, что «срок решительного выступления назначать нельзя». Троцкий настаивал именно на «календарной программе», мотивируя это тем, что революция может иначе начаться слишком рано, когда необходимые ресурсы еще не будут мобилизованы в полной мере. «Если нет работы по организации, наступит прострация у боевиков, и мы ослабим имеющиеся у нас силы»[166].

Очевидно, Троцкий вспоминал октябрьские дня 1917 г. в Петрограде, свой курс на организацию вооруженного выступления, приуроченного к определенной дате — открытию II съезда Советов. Теперь нарком пытался применить собственную схему шестилетней давности к событиям в Германии, что отдавало схематизмом. В соответствии с этим формулировались задачи РКП(б): «германский пролетариат стоит непосредственно перед решительными боями за власть» (этот пункт был принят в редакции Троцкого); политическая подготовка трудящихся СССР к грядущим событиям заключается в мобилизации «боевых сил республики»; должна быть также оказана экономическая помощь германским рабочим, проведена «соответствующая дипломатическая подготовка». Для разработки этих задач была образована комиссия в составе Зиновьева, Сталина, Троцкого, Радека и Чичерина