Лев Толстой. Драма и величие любви. Опыт метафизической биографии - [227]

Надо знать, что Мария Александровна всегда противостояла Софье Андреевне по центральному направлению последних десятилетий ее жизни. Софья Андреевна как могла настраивала своих детей против их отца, Мария Александровна же, напротив, стремилась привести их душу к Толстому и тем самым уводила детей из-под влияния матери. Она стала духовной матерью Марии Львовны, Александры Львовны, первой жены Андрея Львовича и первой жены Ильи Львовича. Татьяна Львовна писала, что образ старушки Шмидт (а не образ матери) поддерживал ее в самые трудные минуты жизни.[470] У нее всегда были особые отношения и с Ильей Львовичем (в одном из писем 91-го года Толстой называет его «фаворитом» Марии Александровны),[471] и Львом Львовичем,[472] который одно время пытался следовать отцовскому примеру, и, как мы знаем, Андреем Львовичем.[473]

«Маша (так как ее нет теперь и она не прочтет этого письма) большая для меня радость, – пишет Толстой о дочери 22 мая 1891 года Марии Александровне на Кавказ. – Я вижу, что она твердо стала на тот путь, на котором не может быть ничего дурного, а есть только одна радость всё большего и большего приближения к Богу. Что бы с ней ни случилось, как бы и чем бы она ни увлеклась (я нарочно допускаю эту возможность, в которой нет никакого вероятия), она не сойдет с того пути, который ведет к свету через все возможные испытания и искушения этой жизни. Она всегда недовольна собой, никогда не придумывает оправданий себе и своей жизни, а постоянно всё выше и выше ставит себе требования и, не замечая того, всё делается лучше и лучше».

В 16 лет Мария Львовна не была такой. И «стала на путь к свету» под прямым влиянием Марии Александровны.[474] Знал ли об этом Толстой? Возможно. Но Софья Андреевна не могла не знать. И при этом не выгнала ее из дома (что несомненно случилось бы, будь на месте Марии Александровны кто-то другой), а «склонилась» перед ней. Что за чудеса? Никакая высота и надмирность чувств супротивника никогда не останавливала Софью Андреевну. Тем более по такому вопросу.

Софья Андреевна была человеком сострадательным, но к определенного вида страданиям людей – телесным, житейским, семейным. Что такое духовные страдания, она в себе не знавала (и Толстой безуспешно пытался делиться ими с нею). Марии Александровне она сострадала в ее болезни, ее тяжелых трудах, в ее «баснословной» жизни, в ее всяческого рода несчастьях. Ее отношение к Марии Александровне не вытекало из понимания ею ее сущности или сущности ее отношения ко Льву Николаевичу. Любовь Софьи Андреевны к Марии Александровне основывалась не на духовной близости последней к Льву Николаевичу, а исключительно на ее любви и искреннейшем сострадании к ней самой.

Любить в эденской сторгии (вспомним тетушку Ергольскую) значит любить не только того, с кем непосредственно установлена сторгическая связь, но и весь его мир, все то, что он любит и кто ему близок, и любить так, как его самого. В этом один из секретов эденской сторгии. Мария Александровна любила ВСЕГО Толстого: и его самого, любила как Льва Николаевича и всю его семью, в том числе не в последнюю очередь любила «свою голубушку Софью Андреевну» как «своего дорогого Льва Николаевича».

Кому не известно, как тиран Толстой угнетал свою жену. Об этом читатели знают исключительно по писаниям самой Софьи Андреевны и верят притворщице. У очевидцев семейной драмы Толстого она, как жена, не вызывала особого сочувствия.[475] Скорее, наоборот. Из всех людей, кому был дорог Лев Николаевич, только одна Мария Александровна искренне жалела Софью Андреевну и душой болела за нее.[476] «Только старушка Шмидт считала мать больной, несчастной и искренне, без всякого усилия, жалела ее, – писала Александра Львовна. – Старушка морально поддерживала отца, она считала, что ему послано испытание, что он несет его с христианским смирением и что так и нужно».[477]

Мария Александровна чувствовала, что Софья Андреевна в каком-то смысле жертва, что она не виновата в том, что оказалась в несвойственной себе сторгической позиции жизни, и, значит, не виновна в том, что происходит с ней. Сверхчеловеческим чутьем Мария Александровна угадывала, что виной всему несчастный случай, который свел Льва Николаевича и Софью Андреевну в сторгические отношения; и с этим давно ничего не поделаешь. Но и чужую супружескую сторгию, полагала она, Льву Николаевичу послал Бог, и потому он не должен сметь разрушать ее.

Летом последнего года жизни Толстого она писала Татьяне Львовне, что ей «до смерти жаль папа и мама». Мы уже упоминали, что 28 октября 1910 года она, предчувствуя неладное, рано утром примчалась в Ясную Поляну и, увидев состояние Софьи Андреевны, осталась с ней и вплоть до ее отъезда в Астапово была около нее неразлучно. Казалось бы, Мария Александровна должна была возненавидеть Софью Андреевну как виновницу смерти Толстого. Однако сразу после похорон она пошла к Софье Андреевне. В этот час она видела свое место рядом с ней. В письме от 19 октября 1910 года она говорит: «Я очень просила прощения у милой С.А., которую люблю всем сердцем именно такую, какая она есть