Лев Толстой. Драма и величие любви. Опыт метафизической биографии - [226]

Мария Александровна, по-видимому, немало терпела от «несчастного характера Сони», как говорил о жене Лев Николаевич. Вл. Ф. Булгаков был свидетелем такой сцены:

«В Ясной Поляне разыгрывались как раз тяжелые события семейной драмы Льва Николаевича в связи с составлением им тайного завещания и ссорой между Чертковым и Софией Андреевной. Марья Александровна старалась успокаивающе действовать на Софию Андреевну, но мало в этом успевала. А один раз она, хоть даже и не прямо, а косвенно, вмешалась в спор и борьбу на стороне Александры Львовны. И в результате попала под такое градобитие со стороны Софии Андреевны, что на нее и смотреть было жалко: «Голубушка, Софья Андреевна, простите меня! – повторяла она, плача: – Простите! больше не буду!» Плакала и складывала умоляюще руки…» Но после этой сцены Толстой, по свидетельству Маковицкого, «передал Марии Александровне извинения Софьи Андреевны перед ней и что она хотела сама приехать извиниться».

Близкие отношения с Софьей Андреевной стали устанавливаться у Марии Александровны уже через два года после знакомства. Вот концовки двух ее писем к Толстому. В 1887 году: «Милую Софью Андреевну крепко целую. Шмидт». Письмо от ноября 1892 года: «Крепко целую вас, пишите мне, мои дорогие, очень и очень вас люблю. М.Ш.».

После возвращения Марии Александровны с Кавказа, когда она, по словам Татьяны Львовны, «полетела к нам. Она знала, что в нашей семье она могла излить свое горе, выплакать свои слезы и отогреть свое одинокое сердце», ее отношения с Софьей Андреевной стали действительно теплыми.

Из письма Марии Александровны Марии Львовне летом 1893 года: «Дорогая Маша, писать не могу. Скажу одно, что мне очень и очень хорошо. Сейчас у вас в Ясной говорила долго и радостно, так хорошо с Софьей Андреевной». Из письма конца 1894 года Татьяне Львовне: «Как доехала мама? Поцелуйте ее за меня, на этот раз мне тяжело было с ней расставаться, жалко ее очень». Из другого письма ей же в том же году видно, что Софья Андреевна подробно писала Марии Александровне о сугубо внутрисемейных делах – здоровье, переменах, планах своих и детей, жаловалась на них.

«Посылаем кирпичи, грудной чай и пластырь на грудь в случае простуды, – пишет ей Лев Николаевич в марте 1895 года. – Очень рад, что у нас хорошо. Софья Андреевна всё это посылает и вас целует, так же как и мы все» (68.52).

Мария Александровна Татьяне Львовне из Овсянникова в Ясную Поляну осенью 1898 года: «В каком настроении была моя голубушка С.А. и здесь ли она еще?» Летом 1899 года: «Бог знает как хочется повидаться с вами, мои дорогие друзья Лев Николаевич и Софья Андреевна… Крепко вас всех обнимаю, помню и мыслями с вами не расстаюсь ни на минуту». В ноябре 1900 года: «Крепко целую милочку Софью Андреевну, Сашу». В марте 1903 года Толстой сообщает своему другу: «С.А. мечтает о вашем приезде, и мы все очень радуемся, что скоро увидимся с вами». В сентябре 1904 года Татьяне Львовне: «Помню свадебный день папа и мама, пусть очень меня простят, приехать не могла, кончаю сажать. На днях прилечу в Ясную. Крепко всех целую. Ваша старушка».

Полтора десятилетия Софья Андреевна заботилась о Марии Александровне, как о ближайшем человеке. Когда Моод прислал ей деньги на бедных, то она прежде всего вспомнила о Марии Александровне. «Кто ж бедней Марии Александровны?» – говорила она. Софья Андреевна собственноручно шила ей платья (которые та называла «платьями для аристократических домов»), узнавала, в чем у нее нужда, и постоянно посылала ей лекарства, продукты, сама приезжала к ней, иногда и при жестоком морозе и в непогоду.

«…Вдруг в четвертом часу застучали катки, и подъехали мама, Саша… с чаем, медом и крупой, – рассказывает Мария Александровна «другу Танечке», Татьяне Львовне. – Я просто остолбенела от радости при виде милой Софии Андреевны, которая сама всё и перенесла ко мне в избу. От нее узнала о Вашей большой любви и заботе обо мне, чуть не заплакала от радости, что Вы, моя дорогая, помните обо мне. Спасибо, мне это большая радость, даже не по заслугам». Более того, Софья Андреевна постоянно сообщала ей о состоянии Льва Николаевича. «В Ясной с юбилея не была, но ежедневно получаю ласковые утешительные вести, пока хорошо поправляется, но еще не ходит, а качается в кресле».

Вл. Ф. Булгаков сообщает:

«София Андреевна и дети Толстые, о которых всегда принято думать, что они ненавидели всех «темных», всех «толстовцев», искренне любили М. А. Шмидт и всегда радовались ее приездам в Ясную Поляну. На этот раз София Андреевна даже не ревновала: и она понимала, что чувства Марьи Александровны ко Льву Николаевичу настолько высоки и надмирны по своему содержанию и существу, что подходить к ним с мерилом личной ревности было бы просто смешно. И она окружала старушку всем возможным вниманием, как самая гостеприимная хозяйка.

…Когда однажды кто-то в шутку спросил у старушки Шмидт, “темная” ли она, то Марья Александровна, ничто-же сумняшеся, ответила:

– Я, батюшка, не только “темная”, я – дрему-учая!..

И София Андреевна, не любившая «темных», склонилась перед “дремучей”».