Лев Толстой. Драма и величие любви. Опыт метафизической биографии - [225]
Одно из самых продуктивных видов Сопутства – это Сопутство мощно восходящего на Пути молодого мужчины и духовно одноцентричной ему сопутевой женщины, которая значительно мудрее и старше его. В этом случае женщина сразу вступает в активную фазу женского Сопутства и имеет все основания полагать, что ее духовная и душевная опека молодого человека принесет такие плоды, которые вполне окупят ее и его пребывание на земле. К тому же она не долго, надо полагать, исполняла бы в Сопутстве с ним ведущую роль. Путевые потенции Душкина очень высоки. Вместе они могли вырасти до высоких ступеней Пути духовной жизни. Теперь же сопутевое единение с Марией Александровной для Душкина – суровая необходимость. Он понял, что не сможет духовно выжить без нее. Для таких людей, как Душкин, это значит – и физически.
Леонид Евсеевич оказался в отчаянном положении. Но Мария Александровна отвергла его еще и потому, что сторгия с ним для нее «чужая сторгия» особого рода, когда она должна была своим эденским существом вытягивать другое эденское существо. У Марии Александровны – у ее эденского существа – другое задание на земную жизнь, которое не имеет отношения к духовной и жизненной драматургии Леонтия Душкина. Мария Александровна действовала в видах возможного, ей неведомого, но величайшего будущего. В этой связи важно то, что и Толстой явно понимал, что делал, когда отвечал ей (вернее, через нее Душкину) то, что она желала срочно услышать от него.
Дальнейшая переписка Толстого и Душкина была посвящена убийству еврейской девушки, о котором мы поведали. В одном из писем Толстого (август 1894 года) сказано то, что хорошо бы Душкину услышать от него пораньше:
«Нельзя никогда быть всем тем, чем хочешь быть, потому что христианин хочет быть совершенным, как Отец, и потому всегда будет чувствовать себя ниже своего идеала. Дорого то, чтобы чувствовать свою слабость, несовершенство. И это меня радует в Вас» (65.184).
В мае 1895 года Душкин навестил Льва Николаевича в Москве. «Приехал Душкин. Много говорил с ним» (53.28). Разговор был, видимо, принципиальным, нелегким, шел и о той позиции, которую Толстой занял в роковой для Душкина момент жизни, не поддержав его стремление жить в единстве с Марией Александровной.
Вот соответствующая запись в Дневнике Толстого:
«Одно:[465] о том, что нельзя, раз вступив в известные практические отношения с людьми,[466] вдруг пренебречь этими условиями во имя христианского отречения от жизни. Начал излагать эти мысли, и не вышло. Верно одно то, что часто бывает, что человек вступит в жизненные мирские отношения, требующие только справедливости: не делать другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали, и, находя эти требования трудными, освобождается от них под предлогом (в который он иногда искренно верит), что он знает высшие требования христианские и хочет служить им.[467] Женится и решит тогда, когда познает тяжесть семейной жизни, что надо оставить жену и детей и идти за Ним. Или собирает артель, чтобы кормиться земельным трудом, и, увидав трудность,[468] бросит и уйдет. Не надо обманывать себя: думать, что стоишь нравственно выше того положения, в которое стал [469]. Если бы стоял выше, то и положение было бы выше. И это не значит, что оставайся всегда в том положении, в котором находишься; напротив, постоянно стремись выйти из него и стать выше. Но становись выше не отрицанием обязательств, а освобождением себя от них: 1) выполнением тех, которые взяты и 2) но вступлением в новые».
Даже и в таком урезанном виде мысль Толстого далеко не ясна и, главное, не пригодна для руководства реальной жизнью. И руководства своею жизнью, и в применении ее к жизни Душкина, и в общем плане. Мысль Толстого о «взаимной зависимости внешней формы и внутреннего содержания» имела значение лично для Толстого, оставшегося жить в Ясной Поляне. В разговоре с Душкиным Толстой, видимо, почувствовал упрек и что-то вроде вины перед ним – хотя бы за непродуманность той мысли, которая была поставлена в качестве решения судьбы его и Марии Александровны.
«Что-то это неясно, как будто искусственно; а между тем мне ничего не нужно, оправдывать я себя не хочу, да и не могу, и потому нет мотива кривить мысль; а между тем неясно и вместе с тем мне кажется что-то важно» (53.28).
Больше они не встречались и не переписывались. Через два года Душкин, как и можно было ожидать, умер, не дожив и до 35 лет.
10(81)
Софью Андреевну и Марию Александровну нельзя сравнивать, так как одна принадлежит к типу несопутевых женщин, которых великое множество, а другая к чрезвычайно редко встречающемуся типу женщины, способной на эденскую сторгию, – носительнице женского эденского существа. По внутреннему миру они несопоставимы. Но по социальному положению, и по образованию, и по общей культуре Мария Александровна и Ольга Алексеевна никак не могли быть причислены к «темным», которых так не жаловала жена Толстого. Однако с первых дней появления подруг в своем доме Софья Андреевна, как рассказывала Мария Александровна Нино Накашидзе, «сразу же… возненавидела». Софью Андреевну можно понять. Она пошла против мужа, стала противницей его духа и его духовной борьбы и тем самым в сторгическом смысле лишилась права быть его женой. Когда же в доме появились две женщины, ее ровесницы, но в отличие от нее духовно одноцентричные и преданные Льву Николаевичу, она возревновала. «И однажды так распалилась, что прогнала обеих». Не видя их в доме, Лев Николаевич через некоторое время заподозрил неладное. «Софья Андреевна вынуждена была признаться, что выставила нас за дверь, – продолжает Мария Александровна. – Толстой ужасно огорчился, разволновался – иди, говорит, сию же минуту и проси прощения. Однажды сидим мы дома и вдруг, как снег на голову, – к нам Софья Андреевна: «Пришла вот просить у вас прощения». «Что вы, Софья Андреевна, как это можно?» «Так приказал Лев Николаевич. Простите, Бога ради, и прошу вас бывать у нас по-прежнему», – сказала она. Мы, разумеется, в тот же вечер пошли к Толстым».
