Летом сорок второго - [50]

Кое-как одетые, оккупанты старались спасти себя от мороза, отбирая теплые вещи у местных жителей. Скоро головы многих оказались повязаны бабьими платками, поверх которых торчали пилотки и альпийские шляпы с перьями. Крестьянские тулупчики и поддевки скрывали под собой худые мадьярские шинелишки, а из кожаных ботинок с толстой подошвой, отлично годившихся для скалолазания, но не рассчитанных на русский мороз, торчали пучки соломы, которой итальянцы пытались хоть как-то сохранить тепло. Лишь немногих итальянских солдат тыловые службы успели обеспечить полушубками и теплыми шапками, сшитыми на манер русских ушанок. Иные шли закутанными в армейские шерстяные одеяла и плохо выделанные овчины, в нахлобученных на уши румынских папахах. У многих мадьяр имелись индивидуальные печки – железные коробки с дырочками на поясных ремнях, в которых тлел древесный уголь, но и они не спасали от мороза.

Дороги отступавших освещали пожарами, путь их умылся кровью массовых казней. Если в первые месяцы оккупации немцы и их союзники изображали хотя бы наигранную лояльность, то с началом бегства «культурные жители» объединенной Европы показали свой истинный оскал.

В хуторе Репьев из пулеметов было расстреляно около четырехсот человек: местных жителей и выселенных из придонской полосы беженцев. С марша вошедшие в хутор Кошарный красноармейцы освободили из запертого дома несколько десятков согнанных туда жителей. Дом уже был обложен соломой, а дверь облита бензином, немцам не хватило считаных секунд, чтобы совершить задуманную казнь.

Кровожадные мадьяры среди прочих трофеев тащили с собой живой товар. На санях тряслись в рыданиях несчастные невольницы. Хотя и прятали заблаговременно матери своих дочерей, одевали в старье и рвань, а себе мазали сажей лица, сознательно превращаясь в старух, не всех минула чаша страшной неволи. Несчастный женский пол некоторое время везли с собой, а затем вконец измученную рабыню пристреливали либо, что случалось реже, истерзанную, отпускали домой.

У многих отступавших недоставало оружия. Вместо него руки были заняты веревками, на которых они вели отобранный у жителей скот. На уцелевшие, не испорченные крестьянином сани грузили своих обмороженных, раненых, тут же – освежеванные бараньи туши, ящики с галетами и консервами.

Вспоминая отступавших в июле красноармейцев, жители признавали, что оккупантам сейчас явно тяжелее, и справедливым мщением озарялись лица беженцев и переселенцев. Очень скоро на смену злобе пришло неистощимое русское милосердие. Чаще всего это замечали итальянцы. Они славились своим мягким характером, а порою даже уважительным отношением к местным, и потому им единственным доставалась русская теплота.

В одной из отступавших колонн итальянской дивизии «Тридентина» шагал батальонный священник капеллан Поликарпо, родом из местечка Вальданьо. С собой он нес старинный список православной иконы – Богоматерь «Семистрельная». Священнику ее отдали солдаты из взвода лейтенанта Джузеппе Перего, входившего в батальона «Тирано», занявшего Белогорье, а они, в свою очередь, обнаружили ее среди обломков одной из сгоревших хат на Набережной улице. То, что икона не пострадала во время пожара, немало удивило солдат. Итальянцы увидели в скорбном лике Богородицы схожесть со своей католической Мадонной. Почти сразу же образ православной иконы завоевал почтение у альпийцев, они прозвали ее Madonna del Don[36]. Подобно знаменитой «Сталинградской Мадонне», написанной немецким доктором Куртом Ройбером в ночь на Рождество в сталинградском котле, Донская Мадонна зажгла свечу надежды в душах итальянцев.

Капеллану удалось преодолеть скорбный путь от заснеженных донских берегов до побережья теплой Адриатики, не расставаясь со своей находкой. Весть о Богородичном образе быстро разнеслась по Италии, и новая католическая святыня стала объектом почитания и паломничества многих итальянцев. В Местре, пригороде Венеции, для иконы выстроили часовню, куда вскоре потянулись толпы паломников. Итальянцы вымаливали у Донской Марии возвращения своих мужей и братьев, сыновей и внуков.

Но кроме названия «Семистрельная», у иконы есть иное имя – Умягчение злых сердец. Божье ли провидение или случайность, но так совпало, что икона Богородицы именно с этим названием попала в руки итальянцев и снискала у них славу, а быть может, и в самом деле умягчила их сердца. Ведь никто другой из интервентов – ни немцы, ни хорваты, ни финны и уж тем более ни мадьяры – не оставили после себя тех воспоминаний, которые долгие годы вызывали улыбки на лицах престарелых жителей донских сел и хуторов.

Когда итальянцу приходила посылка из дома, остаток сладостей и лимонов он старался обменять у крестьянок на более сытную пищу – мясо либо куриные яйца. Немец же или мадьяр просто отбирал у жителей то, что ему и так «принадлежало по праву». Итальянцы старались не выгонять жителей из занимаемых домов, а уживались с ними. Когда немец выходил на улицу, она тут же пустела, а вокруг итальянской поющей компании зачастую собиралась толпа любознательных мальчишек. Нередко полковые врачи и ротные фельдшеры альпийцев лечили русских детей от скарлатины и кори, оспы и дифтерии.