Летом сорок второго - [28]

В сумерках колонны беженцев подошли к урочищу Андрюшкино. Ольга не раз представляла пункт их конечной остановки. В ее голове рисовались страшные картины концлагеря или железнодорожной станции, откуда всех отправят в Германию. С самого начала этого перегона она думала, как отстать от общей массы. Заметив раскидистый куст шиповника, Ольга быстро глянула по сторонам и беззвучно указала на него старшим детям. Конвоиры не страдали куриной слепотой, да к тому же с началом сумерек стали пускать осветительные ракеты. Бить не стали, плетка лишь визгливо резанула воздух над головами.

Ночью их пригнали в Красные Дачи. Здесь дали волю выбора двора для постоя. Ольга разыскала дом одной дальней родственницы. Баба Поля, уже пожилая, но еще резвая старушка, с деревянной колодкой вместо левой ноги, приняла их с радушием: разместила в передней комнате, разрешила пользоваться хозяйственной утварью и даже брать продукты с огорода.

Виктор узнал, что его сверстники собираются в группы по нескольку человек и тайком бегают в Белогорье за продуктами. Ходили слухи, что до сих пор в рощах и ярках остались подводы с советскими консервами, сухарями и сахаром. Возвращаясь из Белогорья, селяне приносили корзины крупной вишни, оклунки[13] молодого картофеля и огурцов. С двумя товарищами, Новиковым Мишкой и Володькой Пащенко, которого по-уличному звали Шкураток, Виктор отправился попытать счастья.

На окраине Белогорья Володька стал сманивать спутников именно к своему огороду, хотя жил дальше всех от Сагуновского края – в начале Октябрьской улицы, в центре села. Причины этих уговоров Мишке и Виктору были понятны: Шкураток хотел проверить, уцелел ли его дом после залпа «катюши».

Во дворе одного дома по Октябрьской улице, там, где в нее упирается Зеленый переулок и начинается Ковалева улочка, они увидели два обгоревших грузовика. В кузове одного из них стоял закрепленный цепями мотоцикл. Володька полез на закоптелое шасси:

– Вот это техника! Да что толку, сгорел вместе с машиной.

Мишка Новик слазил в другую машину, рядом с ней земля была усеяна снарядами. Продукты пока не попадались. Центр села – сплошное пепелище, лишь кирпичные богатыри царской кладки, с проломанными жестяными крышами, закоптелые и безоконные, да нескольких отдельных хаток, уцелевших чудом. Не так опечалил Володьку вид сгоревшего дома, как гора мусора, оставшаяся от сарая. Поковыряв носком ботинка обугленную балку, Володька произнес:

– Помнишь, Мишка, сколько мы всего под стрехой спрятали? Автомат, бинокль, обрез шоферский.

– Ого! – присвистнул Виктор. – Это ж от-куда такое добро?

– Да это мы после бомбежки, как переправу разнесло, в Круглое бегали, – ответил за Володьку Мишка. – Там машин наших – тьма. Мы и прихватили: Володька автомат, а я обрез.

– Так давайте еще сходим, – предложил Виктор.

– Да ну, вдруг немцы нас с оружием увидят? – не согласился Мишка.

– Так мы оружие не будем брать, – настаивал Виктор, – может, консервы достанем.

Линия немецкой обороны пока еще неплотно опоясала село, и ребята свободно покинули Белогорье. Выйдя на луг, они сразу почуяли запах разлагавшихся трупов. В траве попадались погибшие. Тех мертвецов, что не успели убрать белогорцы в первой половине дня 7 июля, жители убирали потом по приказу оккупантов. Немцы опасались вспышки инфекций, всех павших с улиц Белогорья крестьяне погребли. Но беженцы, что погибли в Донской прибрежной полосе, за пределами села, так и лежали неубранными. Когда дул восточный ветер, в село залетал противный дух тления.

Перейдя луг, ребята оказались у Дона, оттуда рукой подать до дубового леса. Они подошли к первой полуторке, открыв дверцу, заглянули внутрь. В кабине шофера царило армейское единообразие. Лишь в левом верхнем углу лобового стекла бывший владелец машины позволил себе маленькую вольность: вырезанный из журнала портрет актрисы Орловой. За сиденьем Володька обнаружил кавалерийский карабин. В кузове оказались ящики с табаком. Раскрыв один из них, ребята взяли по осьмушке солдатской махорки. В другой машине обнаружили нательное армейское белье и новенькую зеленую форму. Каждый взял по паре того и другого. Продуктов не было. Довольные тем, что удалось добыть, они вернулись в село.

Картофельные наделы, там, где их не достало пламя пожаров, пестрели фиолетовыми цветками, ветви вишен от изобилия ягод клонились к земле. Ребята шли вдоль Кошелевой горой, по бывшей Малой улице, которая теперь носила гордое имя Ленина, высматривали нетронутый пожаром огород.

У обочины их встретил немолодой немец, затянутый в ремни амуниции.

– Halt[14], – негромко скомандовал он.

Ребята покорно подошли. Сняв пилотку и обнажив белую незагоревшую плешь, немец вытер ею катившийся по шее пот и указал на мешки:

– Was ist das?[15]

– Чего? – переспросил Володька.

– Was gibt’s in den Taschen?[16] – громче сказал немец, теряя терпение.

– Одежда, – догадавшись, ответил Мишка.

– Schneiden sie[17], – велел немец, развернув ладони вверх.

Ребята опустились на корточки, развязали свои ноши, достали оттуда армейские штаны и гимнастерки.

– Partizanen, – не то спрашивал, не то утверждал немец.