Лето радужных надежд - [66]
– Я тебе скажу, как будет. Ты приедешь домой и напьешься. Потом еще раз. Побьешься головой об стену, потому что плакать ты не умеешь, как все мужчины. А потом твои синяки заживут. И ты начнешь дело сначала.
Богдан закатил глаза:
– О да! Я ж как резиновый мяч. Мультяшный клоун, который падает с девятого этажа, встает и отряхивается.
– Помнишь, как ты разорился в девяносто восьмом году? А в двухтысячном ты открыл новую фирму.
– Я тогда был на пятнадцать лет моложе.
– Что спорить, мой дорогой? Я верю в тебя, – мягко сказала мать.
Богдан обнял ее, уткнулся носом в плечо. Время закрутилось колесом вспять, и Богдана охватило тепло дома, запах хлеба за двадцать копеек, запах маминых цветочно-горьковатых духов, запах зеленки, которой она мазала колени десятилетнему Дане, говоря: «До свадьбы заживет». Один миг он находился в тех пределах, где всегда есть утешение, куда большим бедам заказан ход. А потом вернулся.
– Пойду, – отстранился он. – Да, слушай… Ты извини, мам, но твоя поездка в Израиль…
– Я понимаю.
Мать царственно кивнула, не показав ни грана огорчения.
– Жаль ужасно. Простишь? – Богдан возвел брови домиком. – Посыпаю голову пеплом. Я, судя по всему, буду распродавать имущество. Раздавать всем сестрам по серьгам. Если что останется… пять звезд нам вряд ли будут по карману, но хотя бы в Турцию, скромно так…
Мама подтолкнула его к выходу.
– Не забивай свою кудрявую голову.
На подъезде к вокзалу ему снова позвонила Инга. Богдан вздохнул, но решил ответить.
– Привет, очи черные.
– Привет, – голос у зефирной женщины был смущенный. – Я случайно узнала от Степы, что ты не уехал.
– Спрыгнул с поезда. В последний момент возникли дела.
– Если ты в Домске, давай… Давай встретимся?
– Секунду!
Богдан расплатился с таксистом и вышел.
– А вот сейчас мне точно надо уезжать.
– Как жаль… – прошелестела Инга.
– Я уже на вокзале, – Богдан взглянул на доску с расписанием, – через пятьдесят минут голубой вагон умчит меня в Москву.
– Знаешь… я приеду!
Богдан не успел возразить, как Инга отключилась.
Он купил билет в купе, затем пошел в зал ожидания и устроился в пластиковом кресле, вытянув длинные ноги и предвкушая, как уляжется на полке.
Через двадцать минут его нашла Инга. Богдан смотрел, как летит к нему полноватая, пышногрудая, взволнованная черноглазка, и ощущал – параллельно похмельной усталости – легкую, приятно будоражащую щекотку. Черт возьми, а ведь неплохо пробуждать в женщинах сильные чувства!
Волосы у Инги были взлохмачены, поверх ярко-красного платья – салатовый шарф, от щиколотки вверх по бронзовым колготкам ползла дорожка. Черноглазка явно собиралась второпях.
– Давай выйдем отсюда на воздух, – попросила она.
На полпути между вокзалом и платформами стоял новый памятник героям Первой мировой войны. Богдан присел на его постамент.
– Мне не хотелось отпускать тебя так. Мне нужно тебе кое-что сказать, – задыхаясь, начала Инга.
– Ты даже не спросишь, откуда у меня боевые раны? – встрял Соловей.
Инга остановилась, удивленная.
– Ой! А я не заметила. Но откуда… какая разница?
Богдан хмыкнул.
– Я уверена, это потрясающая история, полная опасностей и побед, – Инга легко поцеловала его и отодвинулась. – Давай ты ее потом расскажешь. Потому что мне надо сказать тебе… что я… я тебя люблю.
Она отступила и уставилась на него испытующими, умоляющими глазами.
«Как давно это было со мной, что я сам признавался и ждал ответа, дрожа», – с грустью подумал Богдан.
Он провел по ее бровям пальцем.
– Очи черные, очи страстные…
– Не слышу ответа.
– Милая Инга… – он хотел сказать что-нибудь шутливое, но невольно вырвалось: – Я всех разочаровываю.
– Меня – нет.
– Рано или поздно, я всех разочаровываю. Близких и не очень. Всех, кто протянул мне сердце на тарелочке. Это так. Тебе это не нужно, поверь мне.
Инга закусила губу, справляясь со слезами.
– Давай я сама буду решать, что мне нужно, – дрожащим голосом сказала она.
– В кои-то веки скажешь правду, а тебе не верят, – усмехнулся Соловей. – Ну, хорошо, еще одна правда: я в тебя не влюбился. Извини. Ты прекрасная, умнейшая, очаровательная…
Инга махнула рукой, обрывая его.
«Ох. Сейчас будет плакать».
Инга зажмурилась на секунду, сжалась, сглотнула комок. Но вот она открыла глаза – овладев собой, и случилось это за счет ее мягкости. То, что позволяло ее прежде называть «зефирной женщиной», исчезло.
– Да, я! Очаровательная, – каменным голосом сказала черноглазая. – Десять минут до твоего поезда, пойдем! Я тебя провожу.
Они пошли на платформу, к которой должен был подойти поезд на Москву. Инга держалась прямо, по струнке, и смотрела перед собой, как офицер на параде.
– Ты поменял стиль.
Богдан скосил глаз на свою ярко-желтую куртку.
– Я в аскезе. Это мое рубище.
– Ха. Впечатляет.
– Подлецу все к лицу, – рассеянно сказал Соловей.
Небо было разлиновано проводами, земля – рельсами, люди пошатывались с ноги на ногу и переминались в ожидании поезда, как лошади перед забегом, и Богдану не терпелось услышать перестук колес. В конце путей блеснул и стал расти носовой огонь скорого.
– Есть еще кое-что, – сказала Инга. – Твоя мама это скрывает от тебя, но я убеждена, она не права.
Юля стремится вырваться на работу, ведь за девять месяцев ухода за младенцем она, как ей кажется, успела превратиться в колясочного кентавра о двух ногах и четырех колесах. Только как объявить о своем решении, если близкие считают, что важнее всего материнский долг? Отец семейства, Степан, вынужден работать риелтором, хотя его страсть — программирование. Но есть ли у него хоть малейший шанс выполнить работу к назначенному сроку, притом что жена все-таки взбунтовалась? Ведь растить ребенка не так просто, как ему казалось! А уж когда из Москвы возвращается Степин отец — успешный бизнесмен и по совместительству миллионер, — забот у молодого мужа лишь прибавляется…
Уважаемые читатели, если вы размышляете о возможности прочтения, ознакомьтесь с предупреждением. Спасибо. Данный текст написан в жанре социальной драмы, вопросы любви и брака рассматриваются в нем с житейской стороны, не с романтической. Психиатрия в данном тексте показана глазами практикующего врача, не пациентов. В тексте имеются несколько сцен эротического характера. Если вы по каким-то внутренним причинам не приемлете секса, отнеситесь к прочтению текста с осторожностью. Текст полностью вычитан врачом-психиатром и писался под его контролем.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
Сейфеддин Даглы — современный азербайджанский писатель-сатирик. Его перу принадлежит роман «Сын весны», сатирические повести, рассказы и комедии, затрагивающие важные общественные, морально-этические темы. В эту книгу вошла сатирическая баллада «Карьера Ногталарова», написанная в живой и острой гротесковой манере. В ней создан яркий тип законченного, самовлюбленного бюрократа и невежды Вергюльаги Ногталарова (по-русски — «Запятая ага Многоточиев»). В сатирических рассказах, включенных в книгу, автор осмеивает пережитки мещанства, частнособственнической психологии, разоблачает тунеядцев и стиляг, хапуг и лодырей, карьеристов и подхалимов. Сатирическая баллада и рассказы писателя по-настоящему злободневны, осмеивают косное и отжившее в нашей действительности.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
Близнецы Фил и Диана и их мать Глэсс приехали из-за океана и поселились в доставшееся им по наследству поместье Визибл. Они – предмет обсуждения и осуждения всей округи. Причин – море: сейчас Глэсс всего тридцать четыре, а её детям – по семнадцать; Фил долгое время дружил со странным мальчишкой со взглядом серийного убийцы; Диана однажды ранила в руку местного хулигана по кличке Обломок, да ещё как – стрелой, выпущенной из лука! Но постепенно Фил понимает: у каждого жителя этого маленького городка – свои секреты, свои проблемы, свои причины стать изгоем.
В состав книги Натальи Галкиной «Корабль и другие истории» входят поэмы и эссе, — самые крупные поэтические формы и самые малые прозаические, которые Борис Никольский называл «повествованиями в историях». В поэме «Корабль» создан многоплановый литературный образ Петербурга, города, в котором слиты воедино мечта и действительность, парадные площади и тупики, дворцы и старые дворовые флигели; и «Корабль», и завершающая книгу поэма «Оккервиль» — несомненно «петербургские тексты». В собраниях «историй» «Клипы», «Подробности», «Ошибки рыб», «Музей города Мышкина», «Из записных книжек» соседствуют анекдоты, реалистические зарисовки, звучат ноты абсурда и фантасмагории.