Лето никогда - [12]

Миша прошипел беззвучное ругательство и сплюнул. Он взял Игоря Геннадьевича под руку и отвел в сторону. Скауты стали свидетелями унизительной сцены: разъяренный Миша выговаривал военруку, а тот задыхался, прижимал к груди руки и, наконец, перешел на визг и свист, которые стали слышны всем:

– Вы не понимаете, вы молоды! А я иначе не могу, я так воспитан, я такой человек! У меня принсипы!..

– Как я в глаза им буду смотреть?! – не слушал его Миша.

Леша принял общее командование.

– Привал! – распорядился он. – Разойтись, заняться личными делами. Далеко не расползаться!

Отряды облегченно распались. Кто-то помчался в кусты; другие, сдирая ненужные сумки, улеглись на траву. Дима и Леша мрачно оглядывали усталое стадо, а Миша продолжал наступать на Игоря Геннадьевича, трусливое козлячество которого в мгновение ока лишило игру боевого духа.

– Спорим, что дальше не пойдем? – перед Букером отважно возникла рука Паука.

Паук был парией, а Букер не терпел панибратства изгоев и сразу же пресек попытку контакта.

– Знаешь, что бывает после таких шрамов? – спросил он, бесцеремонно тыча пальцем в рот несостоявшегося спорщика.

– Ну, что? – с деланным равнодушием ответил тот и стал игриво разглядывать небо, как будто приглашал Букера обратить назревающее оскорбление в шутку, товарищескую условность, общий секрет.

– Роза-паук, – беспощадно ответил Букер, зажал шрам двумя пальцами и слегка потянул. – Вот прямо тут. На таких губах рано или поздно расцветает ядовитая роза-паук.

Он говорил очень серьезно и веско – так, что Паук почти поверил.

Видя это, Малый Букер медленно перекрестился:

– Вот те крест, клянусь, что не вру. Мне врачиха говорила, спроси у нее сам.

Паук чуть не плакал. Его не радовало даже то, что он оказался прав: «Зарница» закончилась, толком не начавшись. Скауты объясняли это вмешательством местной жительницы, равно как и последующим унижением предводителей. Но кое-кто видел причину в неожиданном дефолте и утверждал, что у вожатых были какие-то свои виды на деньги военрука.

Тот продолжал препираться с Мишей, и старший вожатый одерживал верх.

Глазеть на позор сбежались все: коровы, сельский люд, что себе на уме, собаки и кошки; слетелись вороны, сороки и галки, собрались кучевые и перистые облака, из-за которых украдкой подглядывало насмешливое солнце, и даже прозрачный лунный блин задержался посмотреть.

– Давайте пойдем на стрельбище, – робко предложил уничтоженный Игорь Геннадьевич.

Мир вокруг него презрительно стрекотал, зудел и глумился, живя своей жизнью.

– Шабаш, – зло отмахнулся Миша. – Смысл? Какой теперь смысл куда-то идти? Об вас ноги вытерли, а вы планы строите.

И он мрачно скомандовал построение.

– Звезды не с нами, ребята, – объявил он отрядам. Букер тут же подумал о деревянных созвездиях. – Следопыт должен держать нос по ветру и быть внимательным к знакам. Поход отменяется. Каждому, как вернемся, два часа личного времени. И всем отрядам – по красной шашке за достижения.

– Ребята, равняйсь! – подсунулся Игорь Геннадьевич.

Никто его не послушал, раздались смешки.

– Да, недоработал Базаров с Павлом Петровичем, – процедил Дима.

– Что? Что, господин вожатый? – встрепенулись Дьяволы, которые обожали своего руководителя.

– Вы, ребята, про это еще не читали. Завидую, будете долго смеяться.

Все были очень довольны, что не успели уйти далеко; унизительное возвращение происходило в угрюмом молчании. Напыщенно перелаивались невидимые собаки. Горн заткнулся, барабан насупился; толстый Катыш-Латыш и Букер, шагавшие в хвосте, тихо беседовали.

– Мишка ни фига не боится, – и Катыш-Латыш качал головой. – Полкан-то много старше!

– Мишка начальницу дрючит, – возражал Малый Букер. – И вообще он крутой. Он же лысый, ты знаешь?

– Кто лысый? Мишка? – поразился Катыш-Латыш. – Где же он лысый, вон сколько волос!

– Ему пересадили, я слышал, как Леха с Димкой трепались. А так он лысый. Он у Второго Реактора был, понял?

– Понял, – уважительно пробормотал Катыш-Латыш. – Тогда-то все ясно. Если у Реактора, то этого полкана он может…может…

– И вообще, – добавил Букер, – что с того, что полкан его старше? Мишка-то уж всяко был под мнемой. Ему теперь чем старше, тем лучше.

Малый Букер механически повторял чужие сплетни, не понимая странных преимуществ юного возраста.

– Верно, – кивнул Катыш-Латыш, который слыл тугодумом и не успевал сообразить самых простых вещей. Тем более – сделать вид, будто сообразил.

5. Три дня до родительского Дня. Шашечки для Тритонов: синяя, синяя, синяя, синяя

– Ежкин корень. Ты ведешь себя, как мужик, – сказал Миша, выбираясь из-под начальницы.

Он потянулся за спичками и по пути посмотрел на часы: пять утра.

Полусумрак рассмеялся хриплым смешком. Бархат звучания вобрал в себя пепел и дым. Под одеялом щелкнуло: «Митоз,» – механически отметил Миша. Туберкулезные палочки в очередной раз удвоились.

Нога выпросталась из-под простыни, поиграла пальцами.

– Немудрено, – начальница «Бригантины» отпила из высокого стакана. На столике, задрав стеклянный носик-нос, дремал макет одноименного судна, служивший графином. – Я сделалась комбайном по ошибке.

– Как это? – Миша бессознательно отодвинулся. Бисексуалы одновременно отталкивали и привлекали его.