Лето на Парк-авеню - [38]

Шрифт
Интервал

Уолтер Мид рассмеялся, а за ним Нора, Джудит и Лин. Заручившись поддержкой своих новых рекрутов, Хелен, в кои-то веки, получила сторонников, и я почуяла, как старая гвардия сдает позиции. Даже Лиз Смит и Бобби Эшли смеялись с остальными.

– Ну, ладно, – сказал Джордж, пытаясь вставить слово, – как насчет чего-то более приличного?

– Хочешь сказать, затхлого, – Хелен улыбнулась, чуть оскалившись. – Не будь таким занудой, Джордж.

Наконец, заговорил Билл Гай, за все время не сказавший и двух слов. Это был привлекательный мужчина средних лет, с тщательно уложенными русыми волосами. Он говорил как хорошо воспитанный южный джентльмен, кем и являлся.

– Полагаю, вы еще не уделяли внимания книжному разделу, не так ли, Хелен? – теперь, когда Джордж был ведущим редактором, Билл взял на себя прежнюю роль Джорджа, став книжным редактором. – Я надеялся разместить статью о новой биографии принца Али-Хана.

– У-у, – у Хелен загорелись глаза.

– Это мне нравится, – сказал Уолтер.

– Мне тоже, – сказала Хелен. – Принц Али-Хан переспал с половиной Голливуда. И это до, во время и после женитьбы на Рите Хейворт. О, потрясающе. Да, идеально, Билл. Просто идеально. Вот видите – это как раз то, о чем я говорю. Назовем это «Величайший любовник в мире».

– О, нет, Хелен, – Билл так решительно качнул головой, что его щеки заходили ходуном. – Я совсем не это предлагал.

– О, я знаю, но разве это не настоящая бомба? Помните, Билл, главное – дразнить читателя.

Глава одиннадцатая

Утром в субботу мы с Труди позавтракали в лексингтонской кондитерской. Это с некоторых пор вошло у нас в обычай: мы завтракали там, потом она шла в «Бергдорф» на работу, а я – в прачечную, бакалейную и по другим делам. Но в ту субботу я направилась на фотосессию Кристофера Мака. Пока мы с Труди сидели за бездонными чашками кофе и особыми омлетами, она нарисовала мне на салфетке карту Центрального парка, указав стрелочками, как пройти к Горбатому мосту.

Выйдя из кондитерской, я направилась в парк и вошла в него, согласно указанию Труди, с 74-й улицы. Погода была солнечной, но ветреной, деревья шелестели, почки должны были вот-вот распуститься. Я поглубже засунула руки в карманы и направилась к западу от фонтана Бетесда, пока не увидела Горбатый мост. Чем ближе я подходила к нему, тем волшебнее он казался: изысканная конструкция из чугуна, шестидесяти футов в длину, перекидывалась дугой через озеро. Мне сразу захотелось побывать здесь летом, когда будут цвести все деревья и цветы вокруг.

На дальней стороне моста я заметила Кристофера – в линялых джинсах, синем бушлате и темных очках. С ним была женщина, державшая бумажный стаканчик кофе. Я подошла поближе, и он увидел меня и помахал. Тогда я узнала в женщине ту самую модель из его портфолио.

– Ты выбралась, – сказал Кристофер. – Элис, это Дафна.

– Приветик.

Она улыбнулась и взмахнула рукой, отпила кофе и отдала стаканчик Кристоферу.

Один стаканчик на двоих.

Не прошло и полминуты (даже меньше, когда она сказала: «Спасибо, малыш»), как я поняла, что Бриджет была права. Дафна была его подружкой. Они определенно были вместе. И они отлично смотрелись: оба высокие, подтянутые и сексуальные – просто картинка.

И хотя я считала Кристофера привлекательным, честно сказать, мне полегчало, когда я узнала, что он уже занят. Это означало, что я могу определить его в ту же категорию, что женатых и гомосексуалов – «забудь и думать». Иначе я бы не сумела по-хорошему сосредоточиться, как хотела, на фотографии и усвоить все возможное.

– Рад, что решила прийти, – сказал Кристофер.

Он присел и раскрыл сумку, и я увидела три объектива, лежавшие в серых поролоновых выемках.

– Я не могла пропустить такое.

Он поднял взгляд, и хотя я не видела его глаз за очками, но его губы чуть изогнулись.

– Дафна только что подписала контакт с Эйлин Форд, – сказал он, ставя штатив и устанавливая аппарат. – Им нужны простые снимки с ней, на природе.

Я взглянула на Дафну, стоявшую на мосту в плаще с поднятым воротником, засунув руки в карманы; ветер перебирал ее длинные русые волосы.

– Она так прекрасна.

Он широко улыбнулся, с гордым видом, словно мой комплимент касался и его, счастливчика, заполучившего такую девушку.

Я стояла в стороне, пока он подбирал позу для Дафны, убирая волосы с ее лица. Такое легкое движение, но я почувствовала его с расстояния в шесть футов. Он вернулся к штативу и, взглянув на экспонометр, прикрутил телеобъектив и начал снимать при естественном свете, давая Дафне указания, вроде: «Чуть правее… Улыбочку, вот так… Теперь взгляд прямо сюда…» Одну руку он держал в воздухе, а другой щелкал затвором.

Сделав еще несколько снимков, он остановился и подошел к ней, поправил ей воротник, погладив пальцами по шее. Истратив всю пленку, он достал из сумки отражатель и обратился ко мне.

– Мне бы не помешала лишняя пара рук, если ты не против.

– Конечно, просто скажи, что делать.

Он вручил мне отражатель со словами:

– Хочу получить рассеянный свет. Просто держи это вот так, – он показал, направив мою руку. – Так мы смягчим тени.

Я держала отражатель так ровно, как могла, пока он делал один за другим не меньше десятка снимков.


Рекомендуем почитать
Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.