Лето на Парк-авеню - [36]

Шрифт
Интервал

– Джорджа Уолша? Ты чего?

– Нет, – она рассмеялась. – Джорджа Харрисона. Из «битлов».

– О, – сказала я, опустив взгляд в планшет. – Из-за волос.

– Ну, не стой ты так. Познакомь нас.

Вот так Бриджет дала мне повод подойти к нему.

– Кристофер, привет. Может, ты меня не помнишь, но…

– Элис. Конечно. Я надеялся увидеть тебя здесь.

Он пожал мне руку, откинув голову назад, чтобы смахнуть челку, но она тут же упала обратно.

Бриджет прокашлялась, напоминая о себе.

– О, а это Бриджет.

Она улыбнулась, пожала ему руку и не выпускала полминуты.

– Элейн вчера говорила с Дэвидом Брауном, – пояснил тем временем Кристофер. – Он сказал ей, что Хелен набирает команду.

– Я вижу, ты фотограф, – сказала Бриджет, игриво потянув его за ремешок фотоаппарата.

Он улыбнулся ей и снова повернулся ко мне.

– Надеюсь, ничего, что я вот так заявился. Элейн подумала, это хорошая идея – забросить Хелен мое портфолио.

– Ну, – сказала я, всматриваясь в свой список. – У нее довольно плотный график, но я могу попытаться втиснуть тебя.

– Я вот что предлагаю. Мне через полчаса все равно нужно быть на съемке в пригороде. Если не против, я бы просто оставил у тебя папку, чтобы Хелен глянула, когда найдется время.

– Ты бы лучше…

– Позволь мне, – Бриджет ухватилась за его папку, не преминув прильнуть к нему. – Я отнесу на твой стол, Эли, – она отошла на несколько шагов и обернулась через плечо. – Рада знакомству, Кристофер.

Он кивнул ей, словно не замечая ее отчаянного флирта. Я подумала, что он привык к такому.

– На случай, если Хелен захочет связаться со мной, – сказал он, – в блокноте мой телефон, сзади, – он постучал костяшками по моему планшету. – Рад был снова тебя увидеть, Элис.

Он развернулся и вышел на улицу, а вертушка впустила еще нескольких соискателей.

Я вернулась к работе – отмечать новоприбывших. Я должна была следить, чтобы каждый фотограф и иллюстратор пришел вовремя и записывать их имена и телефоны прежде, чем провожать в зал совещаний, где они для начала встречались с Тони Ласкалой. Хелен доверила ему просматривать их портфолио и отсеивать нежелательных кандидатов, а таких было немало. Просматривать писателей Хелен не поручила никому. Вероятно, она сознавала, что другим было трудно понять, что именно она ищет. В любом случае, авторов она отсеивала с поразительной скоростью. Они выходили из ее кабинета, едва я успевала записать их.

В какой-то момент я встретила молодую репортершу-фрилансера из «Нью-Йорк пост» по имени Нора Эфрон. У нее были темные волосы, целая копна волос, да такая плотная, что в ширину казалась не меньше, чем в высоту.

– Ого, – сказала она мне, улыбнувшись во весь рот, – теперь понятно, почему мне удалось сейчас присесть в подземке. Весь Манхэттен здесь. Что вы раздаете?

К нам наклонилась миниатюрная блондинка:

– Такого столпотворения не было с тех пор, как Винтер-Гарден[5] искал актрису на «Смешную девчонку».

Блондинку звали Джудит Кранц, и у нее была папка с вырезками из «Домашнего журнала леди» и «Макколла».

Через пару часов, когда народу чуть поубавилось и нежелательные соискатели были отсеяны, Хелен пригласила к себе в кабинет Нору, Джудит и третьего автора, Лин Торнабен.

Я как раз вернулась за свой стол, когда появилась Бриджет с портфолио Кристофера в руках.

– Думаю, у него есть девушка.

Она прислонила папку к моему столу, нахмурившись.

– И что навело тебя на эту мысль?

Я взяла папку и, расстегнув молнию, положила на стол.

– В конце там много фотографий… одной девушки.

– Хм-м-м.

– Очень жаль, – сказала она, – потому что он лапочка.

Когда Бриджет села за свой стол, я просмотрела портфолио Кристофера. На каждой странице был прозрачный пластиковый клапан, защищавший фотографии и бликующий на свету. На первых фотографиях были разные продукты и печатная реклама, в основном, элитных аксессуаров: шарф «Эрмес», ремень «Гуччи», двухцветные туфли «Сити клаб» и пара солнечных очков «Шанель». Было и несколько портретов писателей, которых я не знала.

Все работы отличала ясность и хорошая композиция, но в полную силу талант Кристофера раскрывался ближе к концу портфолио. Это были фотографии одной знойной красавицы; она позировала голой выше пояса, расчетливо закрывая грудь руками, а по плечам ее разливался свет. Эта модель занимала не меньше половины всего портфолио.

Неудивительно, что Бриджет посчитала ее его девушкой. Я принялась внимательно рассматривать все фотографии, аккуратно переворачивая страницы. Все были черно-белыми, каждую отличал стиль и мастерство. Кристофер так умел поймать свет, что казалось, он перетекает по плечам и лицу модели. В этих фотографиях была глубина. Они были живыми. Мне захотелось узнать его секреты, его трюки. Я бы что угодно отдала, чтобы делать такие снимки.

Я ничуть не сомневалась, что Хелен проникнется этим портфолио не меньше меня. Тони Ласкала, определенно, проникся. Но ей, возможно, помешало то, что последние три дня она провела в сплошных собеседованиях. К концу недели, когда у нее дошли руки до портфолио Кристофера, ее глаза уже замылились. Она закрыла его папку и передвинула мне по столу.

– Ну как? – спросила я, застегивая молнию.


Рекомендуем почитать
Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Четвертое сокровище

Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.