Лето без каникул - [33]

— Видишь ли, Игорь, я не против призыва. Если хочешь знать, я тоже пошел в председатели колхоза по призыву… Но все это должно подкрепляться личным желанием и жизненной необходимостью. Ты вот школу кончил как — идейно или просто по своему желанию? А в город на завод идут как, идейно? Так почему же люди в деревне, да еще деревенские, должны оставаться идейно? Так, пожалуй, договоримся до того, что будем идейно пахать, идейно сеять, идейно жать. Нет, благодарю. А я хочу, чтобы люди оставались в деревне потому, что жить хорошо им в деревне, что из всех жизненных обстоятельств человек выбрал для себя работу в колхозе — выгодней она, интерес к ней самый большой, чтобы, если его тянет к науке, думал так: а ведь через колхоз я легче поступлю в институт и вернее стану ученым. Надо, чтобы люди знали цену колхозу. Все предпочли ему. Я за такую идейность!

— Это не идейность, а расчет, — резко сказал Игорь.

— А между прочим, рабочие шли на баррикады, лучшей жизни добивались.

Игорь не нашелся, что возразить Русакову. Но и согласиться с ним не мог. Пусть Иван Трофимович говорит все, что угодно, пусть его доводы он, Игорь Шеломов, не сможет опровергнуть, — есть нечто, что сильнее всех его доводов и самых, казалось бы, весьма убедительных председательских слов: заявление инициативной группы комсомольцев. Они вступают в колхоз без всякого расчета. Идейно! По-комсомольски! А не потому, что понравилась какая-то там деваха — и вот уже пришла пора строить свой дом, обзаводиться семьей, с такой ношей, хочешь не хочешь, никуда не тронешься. И, забыв предупреждения Яблочкиной, пренебрегая всякой осторожностью, Игорь решил нанести Русакову прямой удар:

— А я вот без всякого расчета возьму и подам заявление в колхоз. И Кочергин подаст, и Нина Богданова…

Русаков с любопытством посмотрел на Шеломова. Ишь, парень разошелся. Видно, не понравилось слово «расчет». Такое земное, приниженное.

— А ты уверен, что у Кочергина и Богдановой нет расчета? А по-моему, есть, и немалый расчет. Кем думает стать Андрей Кочергин? Остаться паромщиком? Техником по электромоторам? Да нет. Он поступит в педагогический институт, будет учителем. Но скажи, где ему легче добиться своей цели? В родной деревне! Тут все к его услугам. И дом, и время для занятий, и сама жизнь деревни. Скажи, что мы знаем о воспитании деревенских ребят? Очень мало. И я уверен, что здесь Андрея ожидают большие открытия. Свое заочное обучение он как-нибудь возместит книгами, но ничто не смогло бы возместить ему наблюдения жизни… Так есть расчет твоему другу быть в колхозе? Ну, а о Нине Богдановой и говорить нечего. Ее счастье, что обстоятельства позволили ей работать у нас на птицеферме. У нее к этому не только призвание, но и редкий талант. Выходит, и у нее есть расчет. И еще какой расчет! Уверяю тебя, к ней очень скоро начнут ездить за опытом. А пройдет несколько лет, она кончит зоотехнический, и имя Богдановой появится в научных журналах… — И уже спокойнее Русаков добавил: — Жаль, не знаю я твоего расчета… А по-человечески было бы обидно, если бы тебе колхоз не принес пользу. Ты к нему идейно, а он? Ищи, Игорь, свой расчет!

Игорь в ответ лишь пожал плечами. Не надо советов, Иван Трофимович. Впрочем, Русаков, кажется, не придал серьезного значения желанию ребят вступить в колхоз. Посчитал его недостаточно реальным. Ну что ж, это и лучше. Тем неожиданней и решительней мы опровергнем его теорию расчета.

20

Вечером к Игнату пришли Русаков, Наталья Захаровна и Игорь. Стол, в который уже раз, был заново накрыт. А Игнат был оживлен, свеж и бодр, как будто его день рождения только начинался.

Вошла Авдотья, неся на большой сковороде только что поджаренную яичницу, и празднование вступило в заключительную и самую Трезвую стадию, потому что из всех сидящих за столом выпить могли только двое — Игнат да Русаков. Но Игнат уже столько поглотил всякого вина, что и смотреть на него не мог, а Русаков лишь выпил рюмку за здоровье новорожденного, памятуя, что во всех случаях жизни председатель колхоза должен руководствоваться одним мудрым правилом: выпить можно всюду, но напиваться нельзя нигде. И как-то само собой забылось, что сегодня день рождения Игната. Казалось, просто собрались люди вместе, чтобы провести летний вечер, спокойно поговорить о своих делах, отдохнуть от дневной работы, ну, в общем, почувствовать всю красоту этого закатного часа, ощутить его тишину. Что ни говори, а все-таки, несмотря на все жизненные горести, жизнь куда как хороша!

И под задушевный разговор, который шел словно без конца и начала, Игнат вспомнил те далекие годы, когда он вернулся в Большие Пустоши после войны.

— Дом стоял заколоченный, отец погиб на фронте, мать умерла… Сорвал я с дверей доску, шагнул через порог и потрогал рукой шершавые избяные венцы. А они, ну не поверите, почудились мне теплые. Погладил печь — здравствуй, матушка, а давненько тебя не топили. И вроде как запахло свежим ржаным хлебом. И заскрипели половицы — где же ты, хозяин, был? А я брожу по дому из зимней горницы в сени, из сеней в летнюю и дому своему говорю: здорово, дружище, теперь мы с тобой заживем. Где надо, подправим, где надо — подкрасим, а вокруг тебя сад разведем.