Лето без каникул

Уже восемь? Нет, без пяти. Сколько же он недоспал? Триста секунд. И каких! Самых последних, самых дорогих. Ведь до рассвета он сидел над физикой. Игорь сбросил с себя одеяло. Опустил ноги на крашеный пол, холодный даже летом. И сонными глазами снова взглянул на ходики. Всё шагают и шагают… Он распахнул маленькое чердачное оконце и увидел, как всегда, лес за рекой. Далекий, ровный, похожий на огромный зеленый гребень. Еще несколько недель экзаменов — и прощай школа, прощай Большие Пустоши. А там институт, новая жизнь.

Вдалеке, возле рюмахинского дома, показался человек. Он шел посреди дороги. В сером пропыленном пиджаке, на боку солдатская сумка из-под противогаза. Из сумки торчит топорище, за спиной обмотанная мешковиной пила. Идет тяжело, покачиваясь. Да ведь это отец. Он всегда такой, когда возвращается после долгого отсутствия.

Ну что за человек? Ни в городе, ни в деревне. Бродячий мастер! Где избу ладит, где печь кладет, где изгородь чинит. Всюду, всем, только не дома. Хорошо, если раз в месяц наведается. Бывает, все лето нет его и еще зимы прихватит. А мать терпит, даже оправдывает. Слово против не скажи.

Отец ввалился в калитку. Из сеней донесся хрипловатый тягучий голос.

— Не ждали? А вот взял и явился! В свой дом. Чего, Наталья, нахмурилась? Муж я тебе или не муж?

Отец придирался, искал повода поскандалить. Еще рукам волю даст. Ну нет, не те времена. Знает: есть кому заступиться за мать. И она это тоже знает. Отвечает спокойно, не заискивая, как бывало…

— Голоден — садись за стол, а нет — ступай проспись.

Молодец, мама! Игорь спустился в сени, не спеша умылся. Только после вошел в кухню. Отец сидел у стола. Одну ногу спрятал под лавку, другую выставил чуть ли не к самому порогу.

— А, старшой! Выгодный подрядец есть. Нужен подручный.

— С понедельника начинаются экзамены.

— Вот беда какая!

— А кончу школу, поеду в институт сдавать.

— Совсем забыл…

— Ты, отец, другое забыл…

— И то верно, надо бы на опохмелку маленькую припасти. Не раздобудешь? Башка трещит.

— Магазин еще закрыт.

— Ну, матери скажи, пусть поищет.

— Коль не спрятано, так и искать мне нечего, — ответила мать.

— Чуешь, Игорь, какое понимание? У мужа голова болит, а у жены никакого сочувствия. — И взглянул на него с усмешкой. — Так, говоришь, забыл я чего-то там?

— Маме трудно одной. Оленька с Верушкой на руках.

— А чем Антонина не помощница? Двадцать лет девке!

— Тоня в город на «Трикотажку» уходит.

— Стало быть, ты — в институт, Тонька — на «трикотажку», а я из-за вас должен свое дело бросить? Не выйдет! Плотнику на месте сидеть — все равно что у моря погоды ждать.

— Плотники и в Больших Пустошах нужны.

— Много ты знаешь.

— Скотный двор новый строят, птичник.

— Кто строит? — уставился отец на сына.

— Колхоз.

— А может, завтра его в совхоз переведут? Может так быть? Ничего не слыхал?

— Совхозу тоже нужен скотный двор.

— А вдруг вместо совхоза какое-нибудь подсобное хозяйство сделают иль плиту начнут добывать? И так поговаривают. — Он явно издевался над сыном. — Возьмут и переведут. И никого не спросят. — И рассмеялся, раскрыв, наконец, перед Игорем свои потаенные мысли. — Ничего ты не знаешь… Колхоз, совхоз, плиторазработки… Да тому, кто по свету походил, своя деревня хуже тюрьмы. — И вышел, хлопнув дверью.

Завтракали без отца. С края стола Верушка и Оленька, не понимающие, что случилось с отцом, мать, суровая и спокойная. Старшая сестра Антонина, хмуро поглядывающая на Игоря. Неожиданно она резко откинула ногой табуретку.

— Что делать будем? Отвечай, что?

— Ешь кашу, — прикрикнула мать на Антонину.

— В глотку не лезет твоя каша.

— Ну не ешь, только помолчи.

— Хорошо, я помолчу. Только ты мне скажи, как же теперь со мной будет? Отец опять уйдет, Игорь уедет учиться, а я должна тут торчать? Загубить свой молодые годы?

— Все? — перебила мать.

— Все!

— Так вот слушай! От отца все равно один толк. Не помогал и не будет помогать. А я как-нибудь Оленьку с Верушкой и без него прокормлю. Ясно? — И тут же обеспокоенно спросила Игоря: — Опять ночью занимался?

— Экзамены послезавтра, мама. — Он еще что-то хотел сказать ей, но, взглянув на нее, только сейчас понял, что у нее на душе. Скоро опять уйдет отец, уедет Антонина и он покинет ее. А она останется с двумя маленькими девчонками. Но даже в эту минуту своей тяжелой беды она беспокоится о нем. И в смятении он мысленно спрашивал себя: что же делать, неужели ничего нельзя придумать? А она смотрит на него так, словно нет у нее другой заботы, как его экзамены.

— В школу опоздаешь. Опять, наверное, книжки не собраны.

Конечно, не собраны. И вообще зачем выпускникам брать в школу книги? Ничего уже не задают, только повторяют старое. Все готовятся к экзаменам. И, подхватив портфель, выбежал на улицу. Неистребимая привычка с первого класса — в школу обязательно на рысях.

Дорога в школу — через всю деревню. А деревня тянулась краем порожистой, извилистой реки и была если не больше, то, во всяком случае, длиннее иного города. Чтобы добраться от Глухого переулка, где жил Игорь, до набережной, где высилось трехэтажное школьное здание, надо было выйти на главную улицу, миновать сельмаг, сельпо, сельбольницу, сельветамбулаторию, сельсовет, потом пересечь базарную площадь и, наконец, сократив путь за счет огородов с проломленными изгородями, выйти к школьному подъезду по кратчайшей косой, прозванной ребятами гипотенузой.