Лето бабочек - [45]

– Я… Я не слышала об этом.

– Ох. – Мэтти поднялась и встала передо мной, загородив солнце. – Да, верно. Ну, тебе лучше знать.

– О чем ты? Она болела и умерла…

Мэтти подняла руку:

– Это не мое дело. Забудь об этом, ладно? Я говорю о другом. Никто не сможет помешать мне делать то, что я хочу, когда я вырасту. Однажды я просто – я просто улечу отсюда и никогда не вернусь. Если мне захочется.

В то утро Джесси приготовила мое платье с кружевным, приколотым булавками передником, черные туфли на шнурках, начищенные до блеска, и новую красную ленту для моих волос. Сама мысль о том, чтобы делать, что я хочу, была смешна. Я не могла это понять.

Я улыбнулась ей.

– Тебе придется показать мне, как это делается.

– И я это сделаю, – сказала она горячо.

С того дня мы стали друзьями. Наверное, лучше друга, чем она, у меня никогда не было. Мэтти была на два года старше и свободно могла гулять весь день. Она умела стрелять из лука, и после того, как умерла бабушка, а мама от меня отвернулась, она стала центром моего мира. У меня никогда раньше не было друга моего возраста, с кем можно было вместе исследовать мир, разговаривать, делиться яблоком. Мэтти сделала мою жизнь лучше. Я брала ее с собой на охоту, и мы вдвоем ловили всех на свете бабочек с помощью бабушкиных лавровых коробок и сетей. Я рассказывала ей истории своего дома, о тех звуках, которые пугали меня по ночам. Она сочиняла глупые сказки про гоблинов и цирк, придумывала дикие шутки про Джесси, Турла, агента Талбота и про преподобного Чаллиса из церкви в Манаккане, над которыми мы смеялись до слез. Мне кажется, она была плохой девчонкой; я никогда такой не была, и мне это нравилось. Она не боялась вытворять самые опасные штуки, балансируя на краю обрыва. Мы проводили вместе весь день, возвращаясь домой уже в сумерках.

И потом настал мой десятый день рождения.

* * *

Утром в мой десятый день рождения я проснулась и увидела, что для меня уже приготовлено моя самое милое кисейное кремовое платье и Джесси уже прибежала поднимать меня из постели, чтобы успеть уложить мои непослушные волосы локонами. Я недовольно подчинилась этому унижению, размышляя о том, почему, черт возьми, вся эта суета должна происходить сегодня. Я спустилась на завтрак в Большой Обеденный зал и увидела там своих родителей, сидящих в обычных позах, как и всегда было в Кипсейке: отдельно друг от друга на противоположных концах стола; мама, погруженная в чтение «Таймс», рассеянно тыкала вилкой в вареное яйцо, а отец гримасничал и грубо разделывал на тарелке копченую рыбу.

Последний месяц отец провел за границей, на юге Франции, – дыша воздухом, как это называли, но, разумеется, он там не этим занимался. К тому времени он пристрастился к азартным играм и был уверен, что может пользоваться мамиными деньгами, не имея своих собственных. Он возвращался домой, только когда ему нужны были деньги или когда он считал, что пора обрюхатить маму еще разок: с тех пор как она родила меня, она была (насколько мне известно) беременна еще три раза, но все они или родились мертвыми, или рано умерли. Я была еще слишком мала, чтобы знать о мучениях женщин, и я просто по-детски отстраненно интересовалась этой темой, но не более. После очередной такой потери я спросила Джесси, которая сморкалась в передник, можно ли мне посмотреть на мертвого ребенка, и меня очень озадачила ее реакция, когда она схватила меня за ухо и до утра заперла в моей комнате за то, что я злая, бессердечная девочка.

Отец вообще не интересовался тем, как себя чувствует мама, кроме того что обвинял ее в неспособности как следует выносить его сына. Он не хотел дочерей, он хотел вырастить мужчин, мускулистых богов, которые будут править миром, возделывать землю, нападать на посудомоек, стрелять в оленей и играть.

– Доброе утро, – сказала я робко, стоя в дверях большого, обитого дубом зала.

Они оба оглянулись, и отец встал, и тогда я поняла, что что-то изменилось.

– С днем рождения, Тедди, дорогая, – сказала мама, подзывая меня к себе. Я подошла и встала рядом с ее стулом, а она взяла мою руку и сильно сжала ее в своих. Потом она взяла меня за подбородок, и я посмотрела в ее темные глаза. – Поцелуй меня, малышка, – сказала она странным голосом.

Я послушно поцеловала ее в щеку, и она посмотрела на отца, а потом села обратно, отпустив мою руку, не видя меня, как будто я испарилась.

– Теодора, а теперь послушай меня, – сказал отец, и я повернулась к нему. – Мы должны кое-что тебе сказать о твоем будущем. Сегодня тебе исполняется десять, и…

– Артур, прошу тебя, – перебила мама тихим голосом. – Дай ей хотя бы сесть, съесть что-то, и…

Я видела, как трясутся ее руки, и не понимала, почему она так нервничает.

– …Дай ей сначала открыть подарок.

Моим подарком была книга «Когда мы были очень маленькие». Я смотрела на знакомую коричневую обложку, стараясь не показывать свое разочарование. Я читала эту книгу с мамой, и потом с Джесси, еще когда мне было четыре года. Это была книга для малышей, а не для тех, чей возраст уже измерялся двузначными числами. За день до этого я сказала Мэтти, что хочу новую лодку, или пояс для своего синего шелкового платья, или «Джейн Эйр», которую мама начала, но так и не дочитала мне, и я так и не смогла ее потом найти на полке ни в большой гостиной, ни в отцовском кабинете.