Лето бабочек - [44]

У меня был кукольный домик, который до сих пор терпеливо ждет в одной из комнат на верхнем этаже, потому что я убрала его с глаз долой, так как он слишком болезненно напоминал мне о том времени. Потому что я играла с ним часами, с крошечными куколками и их одеждой, с тяжелой металлической мебелью. У него было электрическое освещение и гараж для машины: наш кукольный домик был современнее, чем мы сами. Я часто представляла себе семью, которая в нем жила, раздавала им роли для игры: любящая, умная жена, которая изучает бабочек, трудолюбивый муж, раненный во время Первой мировой, сладкий сынок, которого берегли как зеницу ока, и их старшая дочь, маленькая я, с мягкими каштановыми волосами, такой я была на самом деле, и я рисовала фарфоровое лицо, которое не выражало ничего, кроме покорного смирения.

Мне не было одиноко. Я не чувствовала себя очень счастливой, но я научилась быть прагматичной. И тогда, когда мне было почти девять, я встретила Мэтти, и она вошла в мою жизнь.

Однажды, спустившись вниз по ручью на «Красном адмирале», я стояла на берегу, рассеянно чертя палкой узоры на песке, в рубашке, заправленной в широкие брюки, и в ботинках, облепленных мокрым песком. Я хотела наловить моллюсков для Дигби и размышляла, проплыть ли еще подальше или прогуляться до луга. Но когда настало время прилива и ветер начал путаться в солнечных лучах, было сложно оторваться от воды. Дигби стояла рядом со мной и обнюхивала ракушку, когда мы услышали крик.

– Эй! Убирайтесь, вам сюда нельзя!

Я посмотрела вверх и увидела загорелое, потрепанное существо, сбегающее вниз к берегу по скользким ступенькам.

– Простите, это моя земля, – сказала я, стараясь не показаться высокомерной. – Это вам сюда нельзя.

Фигурка провела по лицу рукой, отирая грязь с носа, и уставилась на меня яркими зелеными глазами, которые тут же выпучились. Существо начало смеяться.

– Это хорошо! Ты же девочка, правда? Я все неправильно поняла.

Поправив свою старую соломенную шляпу, подоткнув волосы и посмотрев на свои матросские брюки и грубые ботинки, я раздраженно подняла глаза.

– Конечно, да. Как это грубо. – И потом я рассмеялась. – Ох. Так ты тоже девочка?

– Да, это правда, – ответила она и протянула руку, глядя прямо на меня. – Я Мэтти. Я живу там в сторожке. – Конечно, я знала эту сторожку, хотя никогда там не была. Вокруг нее были посажены лимонно-желтые розы, которые каждый год распускались прямо перед входной дверью, и это было что-то типа дома, в котором я бы хотела жить. Ухоженный, красивый, компактный. Я кивнула в знак одобрения. – Значит, ты та девочка. О которой тут говорят и которой однажды достанется тот большой дом?

В ее голосе слышалась насмешка. Я взяла ее руку и пожала плечами.

– Мэтти – так звали кого-то в книге. В моей – она была тут служанкой, много лет назад. Ты знала об этом?

Она тоже пожала плечами.

– Меня зовут Матильда. Мы тут жили веками, как и вы, знаешь. В моей семье было полно Мэтти. Мама говорит, что мы раньше служили у вас, задолго до того, когда родилась твоя бабушка. Моя бабушка была кормилицей твоей бабушки.

– О, – протянула я. Это было похоже на правду, и мне нравилась мысль, что у Мэтти, которая прислуживала Нине почти триста лет назад, появился потомок, которую тоже звали Мэтти и которая стояла сейчас передо мной, на пляже. – Больше похоже на прапрапрапра-что-то-там-еще-бабушка.

Она снова пожала плечами, и стало ясно, что ей надоело об этом говорить.

– Типа того. А что ты тут делаешь?

– Ищу моллюсков. А это Дигби.

– Привет, – она кивнула собаке; Дигби наклонила голову. – У старого пляжа Уикхемз их намного больше, если ты не против туда сплавать. Я вчера там была.

– Конечно, – ответила я, и с юношеской решимостью мы пошли вперед, не задавая лишних вопросов. Я развернула «Красного адмирала», помогла странной девчонке залезть, и мы отплыли.

Я до сих пор помню тот день, помню, как соленый воздух жег кожу, помню скумбрию, которую мы поймали и зажарили, помню запах костра. Как мы лежали на маленьком секретном пляже, на мокром песке, как холодная серебряная галька касалась наших ног. Я помню наш разговор, как будто он был вчера.

– Что ты тут делаешь целыми днями? – спросила она.

– Я? Ловлю бабочек и играю сама с собой, а еще учусь с гувернанткой. А ты?

– Я делаю что захочу, – сказала она, и я посмотрела на нее с восхищением. Она откинулась назад на локтях, подставив лицо солнцу.

– Ну, я так не могу. Кто-нибудь обязательно мне помешает.

– Нет, можешь. – Она повернулась ко мне, и ее зеленые глаза сверкали, как будто внутри них застряли лучи солнца. Ее кожа была похожа на карамель – тогда редко можно было увидеть кого-то настолько загорелого. Мы все время прятались от солнца, потому что стеснялись выглядеть как простые работяги. – Ты можешь делать все, что захочешь, Тедди. Не думай, что это не так.

– Только не я. – Я рассмеялась. – Это Кипсейк. Я должна смириться с этим, не важно почему.

– Почему? Из-за всей этой чепухи о том, что твоя бабушка здесь умерла и что в церкви Манаккан отказались ее хоронить и все такое?

Я отложила скумбрию, которую поджаривала над костром.