Лестница - [73]
И вдруг — вызов в суд. То есть не совсем вдруг: он знал, что рано или поздно вызовут, но время шло, и казалось, что о нем забыли.
Держа в руке повестку, Тепляков испытывал желание сбежать куда-нибудь подальше, чтобы ни одна душа не могла его найти. Но тут же возникли страдающие глаза Машеньки, укоризненные Татьяны Андреевны — и он смял повестку в кулаке, понимая в то же время, что не будь этих глаз, он все равно никуда бы не сбежал.
Немного успокоившись, Тепляков позвонил бывшему следователю Шарнову. Долго никто не брал трубку, наконец в ней щелкнуло, послышалось чье-то дыхание и даже всхлип, а вслед за этим детский голос произнес:
— А дома никого не-ету. И дедушки не-ету и бабушки не-ету. А мне не разрешают говорить по телефону, потому что я маленький. — И новый всхлип.
— А. а дедушка скоро придет? — спросил Тепляков, понимая в то же время, что спрашивать бесполезно.
— Дедушка сказал, чтобы я ничего не говорил, когда он придет.
И еще один всхлип.
— А зачем же ты тогда говоришь? Если дедушка не разрешил, то и говорить нельзя.
— А мне страшно. Бабушка пошла в магазин, а ее все нету и нету. А вы кто?
— Я — знакомый твоего дедушки Данилы Антоныча. Мне нужно обязательно с ним поговорить.
— По телефону?
— По телефону.
— Так его ж нету! — воскликнул мальчишка. — Я ж вам говорю-говорю, а вы какой-то бестолковый. Как маленький. Нету же дедушки! Он на дачу уехал. Там крыша течет, потому что снег. А скоро весна, и все растает. И с потолка будет капать. А телефона у него там нету. У него там мобильник. Вот. — И тут же радостный крик мальчишки: — А вот и бабушка пришла! А вот и бабушка пришла! — И вслед за этим короткие гудки.
Тепляков улыбнулся, представив себе мальчишку лет четырех-пяти, в коротеньких штанишках, в колготках, стул, приставленный к тумбочке, и его, белобрысого, на этом стуле с телефонной трубкой возле уха, — такой трогательно-беззащитной показалась Теплякову эта сценка, что он на несколько мгновений позабыл о повестке и о том, что ему уже завтра необходимо явиться в суд. К десяти утра. А суд — это… это что-то вроде того суда, который выгнал его из армии. Только на этот раз на судьях не будет погон. А у него, у Теплякова, ни адвоката нет, ни посоветоваться не с кем. И вообще — ни-ко-го. И опять тоска сжала ему грудь, затруднив дыхание, а в сломанных пальцах запульсировала острая боль.
Несколько минут Тепляков смотрел в окно, не зная, на что решиться. В голове ни единой мыслишки. Потом будто снова услыхал радостный детский крик: «А вот и бабушка пришла! А вот и…» — и он снова набрал знакомый номер.
Бабушка долго расспрашивала, кто он и что ему надо, но Тепляков не мог объяснить ей, зачем ему понадобился Шарнов.
— Вы, пожалуйста, позвоните сами Даниле Антонычу и скажите, что звонил Тепляков. Он знает мой номер. Я вас очень прошу.
— Хорошо, позвоню, — пообещала бабушка.
В ожидании звонка Шарнова Тепляков позвонил на мобильник Машеньке. Та ответила сразу же. Голос ее был взволнованным:
— Юра, ты где? Что-нибудь случилось?
Тепляков подивился, как она по его голосу узнает, случилось с ним что-то или нет.
— Дома. Ничего особенного не случилось. Но мне надо с тобой встретиться.
— Так приходи! Я уже дома.
— Хорошо. Минут через сорок.
Тепляков сложил свои вещи в рюкзак. Туда же сунул ноутбук в специальном чехле со множеством карманов, в один из карманов положил сто сорок тысяч рублей, оставшихся от премии, выданной ему Ковровой. Он не столько был уверен, что на этом предварительном слушании его возьмут под стражу, сколько не мог исключать такого поворота событий. Затем в спортивную сумку сложил вещи, которые могли пригодиться ему в заключении. После этого прошел на кухню, где что-то готовила хозяйка.
Увидев его, она обрадовалась:
— У тебя, Юрочка, так тихо, что я подумала — ты спишь. Очень хорошо: обедать будем.
— Спасибо, Валентина Семеновна. Но я уже пообедал, — соврал он, лишь бы не быть втянутым в долгие уговоры. — Я вот что хочу вам сказать: меня вызывают в суд.
— Опять? — всплеснула руками Валентина Семеновна.
— Что поделаешь. Я тут на всякий случай собрал вещички, часть возьму с собой, но в шкафу кое-что осталось, так вы, если что, распорядитесь ими по своему усмотрению.
— На какой случай, Юрочка?
— А-а… ну-у… могут взять под стражу в зале суда. Надеюсь, что нет, но, сами знаете, как это бывает.
— Знать не знаю, но понимать понимаю. Ах ты, боже мой! И что это у вас за жизнь такая, Юрочка! До слез обидно за вас. Честное слово. В суд-то когда?
— Завтра. Сегодня я еще переночую, а завтра… Завтра, как говорится, что бог даст. Вы извините, но мне надо идти.
Почти теми же словами Тепляков поведал и Машеньке о своих предчувствиях.
— Я вот принес тебе рюкзак. В нем ноутбук. Если что, то есть если меня осудят, можешь пользоваться. Там, в кармашке, лежат деньги. Исключительно для тебя. Так, на всякий случай.
Машенька слушала его молча, только губы ее дрожали все сильнее и сильнее, и едва Тепляков закончил, кинулась ему на грудь и разрыдалась. А через несколько минут, замерев, откинулась, глянула в его глаза своими наполненными слезами и оттого огромными глазищами, и вдруг начала торопливо расстегивать халатик, сбросила его, туда же полетел лифчик, и уж дернула вниз свои трусики, как Тепляков, догадавшись, на что она решилась, схватил ее руками за плечи, прижал к себе, затем поднял на руки, стал целовать и в то же время, задыхаясь от охватившей его страсти, торопливо выбрасывал слова, не заботясь, в каком порядке они достигнут сознания Машеньки.
«Начальник контрразведки «Смерш» Виктор Семенович Абакумов стоял перед Сталиным, вытянувшись и прижав к бедрам широкие рабочие руки. Трудно было понять, какое впечатление произвел на Сталина его доклад о положении в Восточной Германии, где безраздельным хозяином является маршал Жуков. Но Сталин требует от Абакумова правды и только правды, и Абакумов старается соответствовать его требованию. Это тем более легко, что Абакумов к маршалу Жукову относится без всякого к нему почтения, блеск его орденов за военные заслуги не слепят глаза генералу.
«Александр Возницын отложил в сторону кисть и устало разогнул спину. За последние годы он несколько погрузнел, когда-то густые волосы превратились в легкие белые кудельки, обрамляющие обширную лысину. Пожалуй, только руки остались прежними: широкие ладони с длинными крепкими и очень чуткими пальцами торчали из потертых рукавов вельветовой куртки и жили как бы отдельной от их хозяина жизнью, да глаза светились той же проницательностью и детским удивлением. Мастерская, завещанная ему художником Новиковым, уцелевшая в годы войны, была перепланирована и уменьшена, отдав часть площади двум комнатам для детей.
«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», — теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…».
«Все последние дни с границы шли сообщения, одно тревожнее другого, однако командующий Белорусским особым военным округом генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов, следуя инструкциям Генштаба и наркомата обороны, всячески препятствовал любой инициативе командиров армий, корпусов и дивизий, расквартированных вблизи границы, принимать какие бы то ни было меры, направленные к приведению войск в боевую готовность. И хотя сердце щемило, и умом он понимал, что все это не к добру, более всего Павлов боялся, что любое его отступление от приказов сверху может быть расценено как провокация и желание сорвать процесс мирных отношений с Германией.
В Сталинграде третий месяц не прекращались ожесточенные бои. Защитники города под сильным нажимом противника медленно пятились к Волге. К началу ноября они занимали лишь узкую береговую линию, местами едва превышающую двести метров. Да и та была разорвана на несколько изолированных друг от друга островков…
«Молодой человек высокого роста, с весьма привлекательным, но изнеженным и даже несколько порочным лицом, стоял у ограды Летнего сада и жадно курил тонкую папироску. На нем лоснилась кожаная куртка военного покроя, зеленые — цвета лопуха — английские бриджи обтягивали ягодицы, высокие офицерские сапоги, начищенные до блеска, и фуражка с черным артиллерийским околышем, надвинутая на глаза, — все это говорило о рискованном желании выделиться из общей серой массы и готовности постоять за себя…».
В подборке рассказов в журнале "Иностранная литература" популяризатор математики Мартин Гарднер, известный также как автор фантастических рассказов о профессоре Сляпенарском, предстает мастером короткой реалистической прозы, пронизанной тонким юмором и гуманизмом.
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».