Лестница - [55]

Однако Машенька, несмотря на робкое сопротивление Теплякова, принялась расчесывать и раскладывать его жесткие волосы, прижимаясь к нему всем телом, под завистливые взгляды сестры.

Хотя Тепляков ожидал новой встречи со своим подопечным с усиливающимся с каждым часом напряжением, сама встреча оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял: Мих-Мих вышел из квартиры вместе с Лидией Максимовной, буркнул с явной насмешкой:

— Привет, охранитель! Очухался?

— Вполне, — сухо ответил Тепляков, покоробленный тоном Мих-Миха, и нажал кнопку вызова лифта.

Лидия Максимовна улыбнулась грустной улыбкой, дотронулась до его плеча рукой.

— Рада тебя видеть, Юра, — произнесла она. — Действительно все в порядке?

— Действительно.

— Ну и слава богу. А то я ужасно как переживала за тебя.

— О деле бы ты так переживала, — проворчал Мих-Мих. — А то прибыль с продаж почти не растет. Переживала она.

Пока ехали, Тепляков успел заметить, что супруги с утра явно что-то не поделили: они почти не разговаривали, а едва кто-то из них произносил несколько слов, как тут же другой обрывал их короткой и грубой репликой, в каждой из которых звучали отголоски недавней ссоры или скандала. Хотя Тепляков старался не прислушиваться к этим репликам, сосредоточив все внимание на дороге, однако чем дальше, тем неуютнее себя чувствовал. И вздохнул с облегчением, едва передал обоих охране офиса.

Целый день он томился от безделья, пожалев, что не взял с собой учебника по математике. Он пообедал, а потом и поужинал в офисном буфете. Дважды во второй половине дня звонил Машеньке, слушал ее милый лепет, особенно не вдумываясь в произносимые слова. Затем сыграл две партии в шахматы с начальником охраны Павлом Сергеевичем Пучковым. От него узнал, что, пока он, Тепляков, залечивал свою рану, начальство возил молодой охранник, недавно демобилизовавшийся из внутренних войск, парень старательный, но неопытный, однако явно нацелившийся на новую должность.

— Прямо стелется перед ними, — говорил Павел Сергеевич. — Аж смотреть противно, до чего человек может себя унижать. Максимовна такой услужливости не одобряет. Зато Мих-Миху нравится.

— Это который из них? — спросил Тепляков, отправляя своего белого офицера в тыл разорванного фронта фигур противника. — Это не тот, что на входе сидит?

— Он самый. Стаська Кургузов.

— То-то же он на меня так пялился.

— Вот-вот, пялиться — это он умеет. Сказывал, что Мих-Мих обещал послать его к Рассадову в «Кристалл» на обучение.

— А и пусть, — передернул плечами Тепляков. — Я за должность не держусь. Если честно, такая работа не по мне. Летом постараюсь поступить в институт. На заочное.

— И куда? — поинтересовался Пучков.

— В машиностроительный. Правда, с факультетом пока еще не определился.

— Одобряю. Охранник или, скажем, тот же телохранитель — явление временное, — солидно ронял слова Павел Сергеевич, водя глазами по шахматной доске. — Можно сказать, порождение беспредела во время переходного периода. Вот установятся властные структуры, усилится законность и порядок, прищемят хвосты олигархам, чтобы знали свое место, и нужда в телохранителях исчезнет. Не для всех, конечно, но едва заметные фигуры будут обходиться без телохранителей — это уж как пить дать. Да… вот… беру твоего коня. — заявил он, от неуверенности задержав руку над фигурой. Наконец взял, облегченно вздохнул, продолжил прерванную речь: — Хорошо, что ты так легко отделался. А могли обоих прикончить. Дураки попались, — заключил он.

— Может, и дураки, — согласился Тепляков. — А может, и нет. Может, у них задание не столько укокошить, сколько шуму побольше произвести. Не слыхали, как там расследование движется?

— Полная тишина, будто и не было ничего, — проворчал Павел Сергеевич. — Нынче следаки не столько преступников ищут, сколько тех, кто им больше заплатит: заказчик или потерпевший. Потому и ушел я из милиции, что к новым порядкам не приспособлен. Шах тебе, парень.

— А вам мат.

— Это как же?

— А вот так: я жертвую ладью, если вы ее берете — мат конем, не берете — теряете ферзя, и опять же мат, но уже слоном.

— Эко ты как все рассчитал! И что, никакого выхода?

— По-моему — нет.

— Ладно, сдаюсь.

Что-то происходило внутри офиса: приезжали и уезжали озабоченные люди, иногда целые делегации, на стоянке перед зданием то скапливались машины разных марок, то исчезали все до единой, и тогда Теплякову казалось, что жизнь в офисе замерла. Он успел от нечего делать помыть машину и почистить салон, подкачать колеса, долить масла и антифриз. И все равно время тянулось так медленно, будто он сидит в засаде, не зная, кого ждет и придет ли этот кто-то по его или чью-то еще душу.

И целых четыре дня продолжалась такая его работа, которую и работой-то назвать язык не повернется. Лишь вечером, когда офис замирал, покинутый сотрудниками фирмы, раздавался звонок по рации, и усталый голос Лидии Максимовны извещал, что они сейчас спустятся, чтобы машина была готова.

А в четверг Мих-Мих спустился один и велел везти себя в ресторан. Видимо, место он заказал заранее, потому что они прямиком поднялись на второй этаж, где располагались номера на двоих, на четверых и более. Пробыл Мих-Мих в номере на двоих два часа пятнадцать минут. Все это время Тепляков проторчал под дверью. Только когда она открылась, выпуская Мих-Миха, он услыхал из номера капризный женский голос. На этот голос Укутский махнул рукой и пошагал к выходу, покачиваясь из стороны в сторону.