Лесничиха - [49]

Шли назад, почти не разговаривая. Туман плотнел, и голоса звучали глуховато, как в лесу. Невольно старались не шуметь.

Шли, пытливо вглядываясь в короткую, какую-то муравьиную, даль. С непривычки путались масштабы. Притоптанный, примятый шар курая Витька сперва принял за верблюда и долго удивлялся такому искажению.

— Правильно идем? — спросил он робко.

Серега молча кивнул.

Друзья шагали почти рядом, но время от времени Серега пропадал, круто сворачивая в сторону. Витька испуганно замирал и только потом догадывался, что это не Серега сбился, а он сам, и спешил побыстрей к товарищу. Седов шел размеренно, спокойно. Куканчик с рыбой болтался у него под рукой, как маятник.

А туман все густел. Он уже ощущался лицом. Тонкая невидимая морось ощупывала щеки, шуршала в ушах — тихо, вкрадчиво…

По времени уже должны бы войти в Алексеевку, а ее все не было. Наткнулись на свои следы в снегу. Серега подумал, резко повернул налево.

И еще прошли, наверное, столько же. И снова наткнулись на следы. Серега закурил, подмигнул:

— Главное — не робей. — Но руки у него слегка дрожали.

Витьке тоже захотелось закурить, однако попросить постеснялся. Он стоял с растерянной улыбкой, которая казалась ему беззаботной и смелой. И вдруг ему послышалось, что его позвали. Далекий-далекий голос произнес его имя тоскливо, как вопль…

— Слыхал, Серега, слыхал?!

Седов ничего не слышал, жадно затягивался папиросой. И снова кто-то вскрикнул: «Ви-итя!» Или: «Помоги-ите!» Быстро так, отчаянно. Серега перестал курить, напрягся.

— Оттуда! Оттуда! — показал Витька. — Слышишь? «Помогите!» — И побежал на голос, испуганно всматриваясь в каждое пятно.

Седов со своим болтающимся куканчиком бежал позади.

Остановились, затаили дыхание. И опять: «Помоги-ите!» Но уже отчетливей и чуть правей. Побежали в ту сторону.

— Может, кто умирает!.. Может, Сопия… Возвращалась, а тут… Может, волки напали! — шептал, задыхаясь, Витька.

— Ерунда, — размеренно дышал Серега. — Она не будет кричать по-русски… Каждый умирает на своем языке.

Витька чуть не завяз в снегу. Дико посмотрел на друга:

— Чихать мне на твои языки, понял?! А если там — просто человек?! — И рванул дальше, сжимая заржавелый гвоздь, которым проверял когда-то бревна.

И вдруг он услышал, как позади громко захохотали. Смех был каким-то неестественным. Смеялся Серега.

— Вот дураки… — Седов держался за живот, и куканчик болтался у него промеж ног. — Да это же зайцы! Они кричат иногда от теплыни. Думают — весна.

— А если все же человек?!

— Погоди. — Серега стал догонять его. — Я же тебе точно говорю…

Выбежали на дорогу и чуть не стукнулись о телефонный столб. Серега внимательно осмотрелся, узнал дорогу, повеселел:

— Нет худа без добра.

Голос позвал дальше.

— Скорей, Серега, скорей!..

Тот остался стоять на дороге. Властно загремел:

— Вернись! Не будь дураком!

Серегин голос долго доносился из тумана, мешая вслушиваться в степь. Витька метался, задыхаясь, сжимая гвоздь, лихорадочно вышаривая глазами в серых непроглядных сумерках.

Искал он долго, но никого не нашел. Выгнал из лежки беляка, но не остановился. Только в голове мелькнула мысль, что, может быть, Серега прав. Насчет зайцев.

Голова все чаще соглашалась с Серегой, находила все новые доказательства его правоты, но в глубине, возле сердца не было похожего согласия…

Вскоре стало темно, и таинственный голос пропал. И Якушев брел по степи наугад, лишь бы не стоять Снег был неглубокий, но плотный, трудный для ходьбы, хотелось сесть, а еще лучше — повалиться спиной, раскинуть руки и вытянуть ноги. Но что-то мешало это сделать. И он брел, через силу двигая ногами, стараясь правую ставить подальше, чтобы не уйти далеко от дороги. И чтобы — честное слово! — не уйти от умершего голоса. Голос, может, умер, а человек еще жив…

Очнулся он от радостного возгласа:

— Витя!..

Уже был рассвет — густой, как молоко. И из этого рассвета вышла, проявилась тонкая, в голубом костюме Сопия. Бесшумно, как сон, подбежала на лыжах, и Витька, протягивая руки, остановил ее — живую. Уткнулся лицом в ее мокрый пуховый платок и задышал сквозь него — горячо и прерывисто:

— Я так и знал, что это ты! Так и знал… — И притих, затаил дыхание. Сквозь холодную росную влагу ему почудился давным-давно знакомый запах матери.

Сопия легонько отстранилась, сняла лыжи и теперь стояла на снегу — прямая, с чуть запрокинутой головой — и смотрела на него.

— На тебя волки нападали, волки? — тихо спросил Витька, чувствуя, как по спине пробегают мурашки.

Сопия с удивлением вскинула брови:

— Это почему ты так решил? — И зачем-то оглядела свой костюм.

— Но ведь это ты звала на помощь!

— Пойдем, Витя, — сказала она ласково, взяв его за руку. — Пойдем, а то все давно очень беспокоятся…

Он еще с минуту стоял, не в силах шевельнуться. Сопия потянула его за собой. Он подхватил ее лыжи и пошел немного боком, увлекаемый сильной и теплой рукой казашки. Сопия шла уверенно, легко, словно видела сквозь белую завесу.

Послышался слабый дребезжащий звон.

— Погоди, Сопия, погоди…

— В рельсу бьют! — объяснила она весело. — Радио не выдержало, сгорело, так навесили рельсу и бьют…

Вошли в село. Ноги, выбравшись из снега, стали заплетаться и подкашиваться. Витька остановился, придержал ее руку в своей.