Лесничиха - [50]

— Погоди… — Посмотрел близко-близко, будто окунулся, в чистую черноту ее глаз и… оробел.

Отвернулся и побрел к правлению, вытирая глаза ладонью.

Около электростанции, окружив столб с молчащим громкоговорителем, стояла толпа людей. Среди толпы Витька разглядел и монтеров. Все смотрели на черный лоснящийся обломок рельса, который висел на столбе и громко стонал, раскачиваясь. По обломку, согнувшись, что есть силы лупил кувалдой Подгороднев Сема. Иногда с ударом высекалась искра, и тогда он менял руку и бил в другую сторону.

Якушев медленно приблизился. Люди оглянулись и оживленно задвигались. Навстречу выскочила бабка Пионерка и заругалась сквозь радостный смех:

— Вот взять ремень да по святому-то месту!..

Сема оглянулся тоже. На мгновение его носастое лицо будто озарилось изнутри, но тут же поблекло и грозно нахмурилось. Он смачно плюнул через плечо и застучал с еще большим ожесточением. Тут только Витька обнаружил, что спина у Подгороднева мокрая. Никогда еще он не видел, чтобы телогрейка пропитывалась потом. Рубаху видел, а телогрейку — нет.

Сема еще раз, так, что хряпнула кувалда, саданул по рельсу и зверем набросился на Витьку:

— Гуляешь, едри твою за ногу?! А люди из-за тебя всю ночь не спали!

— Ты не ругайся, Сема… — слабо улыбнулся Витька. — Я нечаянно…

Подгороднев отбросил кувалду, опустился на корточки под столб. Покурил этак злобко, с плевками, и, вскочив, торопливо ушел в туман.

— Он спать пошел, — перебивая друг друга, объяснили Васькины. — И мы пойдем, а завтра вколем… А тут такое было! Мы и костер жгли, и кричали. А председатель стрелял из ружья!

— Идите, ребята, отдыхайте, — сказал Витька и сам было двинулся тоже. Но пересилил себя и пошел к Ситникову.

Из приоткрытой двери радиоузла слышался горелый запах изоляции. Видно, радист добавил на ночь батарею и все спалил. «Из-за меня сгорел приемник», — догадался Якушев и прошмыгнул к председателю.

Иван Семеныч встретил его радостным возгласом, обращаясь к стоявшему у окна парторгу:

— Вида-ал? — И к Витьке, смеясь — Ну как, охотник, где же твои зайцы?

Будто облил кипятком.

— Какие зайцы?!. Кто вам наболтал?!

— Ладно, ладно, садись. А тут твой друг о тебе все справляется… Вот опять!

Задребезжал телефон. Витька поднял трубку.

— Ну как ты там? — с облегчением выкрикивал Серега. — Нормально? Я же говорил. — Он вдоволь насмеялся и весело крикнул) — Слышишь? Прислушайся: стучат топоры, звенят пилы! Это у меня тут на площадке! — Помолчал и посоветовал решительно — Ты вот иди к кому надо и — за горло. Действуй.

Витька резко повернулся к Ситникову и сел на стул, чувствуя, как подкатывает тошнота. Когда очнулся, перед ним стоял Иван Семеныч со стаканом воды, а парторг держал графин с большой позвякивающей пробкой.

Витька смущенно улыбнулся:

— Это просто так, уходился по снегу… — И озабоченно стал просить сделать доброе дело: срочно вывезти дубовые пасынки. Объяснил про экономию и про все, что узнал от Седова.

Ситников выпил из стакана воду и, усевшись за стол, подпер кулаком розовую щеку. Глаза его сделались грустными.

— А я хотел за сеном посылать. Может, повременишь?

— Да вы что? — Витька вскочил. — Каждая минута дорога!

— Пошлем все-таки за пасынками, — осторожно подал голос парторг, хмуря молодое, синещекое — от частого-бритья — лицо. — Пусть люди начинают работу сначала. Кому не хочется самое тяжелое сделать сразу!

— Тем более — у меня такой план, — напомнил Якушев.

— Тем больше — я перед тобой виноватый, — улыбнулся, разводя рукой, Ситников. — Ладно, так и быть. Завтра посылаю транспорт и людей… Тем больше — будет экономия… А еще честней сказать, — он посерьезнел, — таловцы нас перегоняют. Неохота быть последними.

На другое утро около правления фыркал новый грузовой автомобиль. У раскрытой кабины стояли Витька и большой, рукастый, в толстых ватных штанах и телогрейке завхоз.

— Прошу, товарищ инженер, — вежливо проокал он, придерживая дверцу.

Витька застеснялся:

— Да спасибо. Да я…

Завхоз не дослушал, влез в кабину сам и хлопнул себя дверцей по боку. Охая от ломоты в ногах, Якушев взобрался в кузов. Тронулись.

Туман заметно поредел, и было видно, как из черной мастерской выходили другие машины — тоже за дубом. На улице работали монтеры — перебивали забракованную трассу. Подгороднев стоял на визировке и пристально пялился вдоль изб.

На этот раз почему-то не закачивало, хотя дорога была хуже некуда. Уже давно отстала Алексеевка, потом Годыри, и встречались новые селения. Вокруг туманилась огромная равнина с редкими-редкими деревьями, да и те все больше жались к селам, словно очень боялись одиночества. Не верилось, что где-то есть леса.

Через несколько часов подъехали к заросшей кустарником балке. Кусты росли, подступали к дороге, громко царапали кузов длинными шипами. Потом замелькали осокори. Деревьев становилось все больше. Незаметно оказались в лесу среди дубов с неопавшими бурыми листьями, среди редких кривых сосенок. Шум мотора стал густым, объемным. Слышалось, как он отражался деревьями, догонял машину.

Потом все смолкло, и Витька удивился необычной тишине. В лесу, оказывается, намного тише, чем в безветренной зимней степи.