Леопард. Новеллы - [99]

Шрифт
Интервал
, два прекрасных ларя и гипсовая статуя Пандоры, открывающей роковой ящик, в окружении растений. В глубине, напротив лестницы, виднелась вечно запертая дверь, которая вела прямо в «зеленую гостиную» (эта дверь много лет спустя стала входом в наши покои), а справа от лестницы была всегда открытая, затянутая красным стеганым атласом дверь в «большую залу», и над нею в верхней части были по стеклу выписаны красками гербы – наш и Вальдины.



«Большая зала» была громадным помещением, выложенным белыми и серыми мраморными плитами, с двумя балконами, глядящими на Виа Лампедуза, и одним – во двор, тупиковое продолжение Виа Бара. Зала была разделена аркой на две неравные части – первая поменьше, вторая намного обширнее. К вящему сожалению моих родителей, убранство ее было сплошь современным, так как в 1848 году туда угодила бомба, разрушив прекрасный расписной потолок и безвозвратно погубив настенные росписи. Сколько мне помнится, там долгое время рос прекрасный фикус. Залу отреставрировали, когда женился мой дед, а именно в 1866-м или 1867-м[173], и была она целиком оштукатурена белоснежною известкой с бордюром из серого мрамора. В центре потолка обеих частей был выписан герб; напротив входной двери помещался большой стол орехового дерева, куда визитеры клали шляпы и пальто; а еще там было несколько скамей и кресел. По этой большой зале за спинами сидящих слонялись без дела лакеи, готовые метнуться в «токкетто» на звук пресловутого колокола.

По входе в красно-атласную дверь, о которой я упомянул, все сворачивали налево к стене, в которой была прорублена еще одна дверь, также задрапированная тканью, но зеленой, и вела та дверь в наши покои; повернув налево, надо было пересечь все помещение, пока не дойдешь до лестнички по правую руку и до двери, ведущей в покои деда с бабкой; именно там и начиналось упомянутое маленькое «зальце» с двумя балкончиками, выходящими на лестницу.

Войдя в задрапированную дверь, вы попадали в «переднюю», увешанную шестью рядами портретов предков над балконной дверью и двумя другими дверями с драпировкой серого шелка; там были и другие картины, а также немного темной мебели. И глаз выхватывал перспективу гостиных, тянувшихся одна за другой по всему фасаду. Здесь начиналось для меня волшебство света, который в таком выжженном солнцем городе, как Палермо, поражает сочностью и разнообразием, в зависимости от времени суток, даже на узких улочках. То он разольется по шелковым шторам, задергивающим балконы, то воспламенит какую ни есть золоченую раму или желтый дамаск кресельной обивки; то погруженные в полутьму (особенно летом) гостиные вдруг озарятся проникшим сквозь планки жалюзи прямым и четко очерченным, словно синайским, лучом, наводненным мириадами пылинок и поджигающим неизменный рубин ковров во всех комнатах. Настоящее святотатство цвета и освещения, навеки очаровавшее мою душу. Порой в каком-нибудь старинном дворце или церкви обнаруживаю я этот мучительный свет, что всякий раз бередил бы мне душу, не будь я всегда готов отогнать его одной из «wicked jokes»[174].

За передней шла комната, именуемая «бордюрной», так как на половине высоты была выложена бордюром резного орехового дерева; за нею зала «ужинов», со стенами, задрапированными оранжевой цветастой тканью (эта ткань частично уцелела и до сих пор служит обивкой в комнате моей жены). А бальная зала с лаковым полом и потолком, на котором прелестные желто-золотые завитушки обрамляли сцены античной мифологии, с поистине деревенской щедростью представлявшие всех порхающих богов Олимпа. А дальше «будуар» моей матушки, очень красивый, с красочными лепными цветами и ветками на старинном потолке, сплетавшимися в приятный и выпуклый, словно музыка Моцарта, узор.

Из будуара был вход в спальню матушки, воистину необъятную; самая длинная стена, за которой помещалась угловая комната дома с балконом (последним), выходящим на Виа Лампедуза, и другим, что смотрел на сад и часовню Святой Дзиты[175].

Деревянные, алебастровые и живописные украшения этой комнаты были самыми красивыми в доме.

Из «бордюрной» гостиной, свернув налево, вы попадали в «зеленую гостиную», из нее – в «желтую», оттуда – еще в одну комнату, которая поначалу была моей «day-nursery»[176], а после ее переименовали в «маленькую красную гостиную», откуда я не вылезал, так как впоследствии в ней была устроена библиотека. В этой комнате слева (если входить из желтой гостиной) было окно в большой двор и на той же стене застекленная дверь на террасу. Под прямым углом к этим проемам прежде располагалась дверь (впоследствии замурованная), что выходила в маленькую ванную моего деда (там даже мраморная ванна стояла), куда я складывал свои игрушки, и еще одна застекленная дверь, выходившая на маленькую террасу.

Детство – места – другие дома

Однако «дом» в Палермо имел тогда ответвления в деревне, которые добавляли ему притягательности. И было их четыре: Санта-Маргарита-Беличе[177], (вилла) Багерия[178], (палаццо) Торретта[179] и (сельский дом) Рейтано[180]. Были еще дом ди Пальма[181] и замок Монтекьяро[182]

Продолжить чтение
Еще от автора Джузеппе Томази ди Лампедуза
Леопард

Роман «Леопард» принадлежит к числу книг, которые имели большой успех не только в Италии, но и во Франции, Англии и США.Роман «Леопард» вышел в свет после смерти его автора, который не был профессиональным писателем. Князь Джузеппе Томази ди Лампедуза, старый аристократ, был представителем одного из самых знатных и старинных родов Сицилии.Актуальность романа заключается в проблеме, лежащей в центре книги. Это освобождение королевства Обеих Сицилий, осуществленное Джузеппе Гарибальди и его армией добровольцев («Гарибальдийская тысяча»)

Гепард

Джузеппе Томази ди Лампедуза (1896–1957) — представитель древнего аристократического рода, блестящий эрудит и мастер глубоко психологического и животрепещуще поэтического письма.Роман «Гепард», принесший автору посмертную славу, давно занял заметное место среди самых ярких образцов европейской классики. Луи Арагон назвал произведение Лапмпедузы «одним из великих романов всех времен», а знаменитый Лукино Висконти получил за его экранизацию с участием Клаудии Кардинале, Алена Делона и Берта Ланкастера Золотую Пальмовую ветвь Каннского фестиваля.

Лигия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

Рекомендуем почитать
Opus marginum

Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».

Звездная девочка

В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.

Маленькая красная записная книжка

Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..

Абсолютно ненормально

У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.

Песок и время

В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.

Прильпе земли душа моя

С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.

Дороже самой жизни

Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.

Сентябрьские розы

Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.

Хладнокровное убийство

Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.

Школа для дураков

Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».