Леопард. Новеллы - [95]
Более того, любое «обстоятельство места» в «Воспоминаниях» соотносится с «Леопардом». Топонимика Санта-Маргариты – практически полностью; любой сколько-нибудь заметный интерьер в «Леопарде» имеет аналог в «Воспоминаниях». Даже описания залов дворца Понтелеоне, особенно дорогие писателю, выстроены по образу интерьеров XVIII века в палаццо Лампедуза. Это позитивный знак, некая нить Ариадны, протянутая от памяти к фантазии. Литературная конструкция «Леопарда» претерпевает ускорение, типичное для романа или желанного сна. Романная канва насыщена контаминациями. Самое ценное из запасников памяти перемещается в «непроницаемую шкатулку» бального зала Понтелеоне. Роман, таким образом, приобретает смысл компенсации за все недоданное и несохраненное жизнью. Путь к счастью, которым обделила судьба, и тяга к прекрасной смерти обусловливают превращение личного опыта в образцовый, достойный того, чтобы его прожить. Решение личных проблем в художественном ключе не переходит из экзистенциального плана в метафизический, подобно началу Катехизиса Пия X («Зачем Бог создал нас?»); чарующую власть такого решения испытали на себе многие читатели, и, возможно, в нем, более, чем в прочих достоинствах, заключена неувядающая слава этой книги.
Джоаккино Ланца Томази
Воспоминания детства
Введение
Воспоминания детства состоят у всех, как мне кажется, из ряда зрительных впечатлений, многие из которых весьма отчетливы, однако лишены какой бы то ни было хронологической связи.
Написать «хронику» собственного детства, по-моему, невозможно: при самых благих намерениях вы неизбежно создадите фальшивое впечатление, чаще всего основанное на ужасающих анахронизмах. Поэтому я буду следовать методу объединения аргументов и попробую создать некое обобщенное пространство вместо временно́й последовательности. Я вспомню места моего детства, людей, его окружавших, мои ощущения, не пытаясь, однако, проследить «априори» их развитие.
Я мог бы пообещать не говорить ничего ложного. Но не хочу говорить всего. И оставляю за собой право солгать путем умолчания.
Разве что передумаю.
На днях (в середине июня 1955-го) я перечитал «Анри Брюлара»[152]. Я не перечитывал его с далекого 1922 года. Как видно, я был тогда одержим «абсолютной красотой», «личным интересом», и помнится, книга мне не понравилась.
Теперь же не могу не признать правоту тех, кто считает книгу едва ли не шедевром Стендаля. В ней есть непосредственность чувств, явная искренность, восхитительное стремление соскрести позднейшие слои воспоминаний и добраться до сути. А какая прозрачность стиля! Какое обилие впечатлений, тем более ценных, чем более обыденных!
Я попытаюсь сделать то же самое. Теперь я считаю это прямо-таки своей обязанностью. На склоне лет необходимо собрать как можно больше ощущений, посетивших наш организм. Мало кому удастся создать из них шедевр (подобно Руссо, Стендалю, Прусту), но у всех должно получиться сохранить то, что без этого небольшого усилия будет утеряно навсегда. Обязанность вести дневник или в определенном возрасте писать мемуары должна на всех «налагаться государством». Материал, накопленный за три-четыре поколения, будет неоценим: многие психологические и исторические проблемы, гнетущие человечество, будут разрешены. Нет воспоминаний (даже написанных совершенно незначительными персонажами), которые бы не содержали важнейших социальных или художественных ценностей.
Чрезвычайный интерес, какой вызывают романы Дефо, заключен в том, что они являются почти что дневниками, гениальными, хотя и апокрифическими. А представьте, каковы были бы подлинные его дневники?.. Представьте себе дневник парижской сводни времен Регентства или воспоминания слуги Байрона в венецианскую эпоху?..
Я попытаюсь по возможности придерживаться метода «Анри Брюлара», вплоть до того, что нарисую «планы» основных мест действия[153].
Но не могу согласиться со Стендалем относительно «качества» воспоминаний. Он трактует свое детство как время пережитой тирании, деспотизма. Для меня же детство – потерянный рай; все были добры ко мне, я был королем в доме. Даже лица, которые позже стали ненавистны мне, тогда, что называется, «aux petits soins»[154]. [Экономические условия были полным процветанием… что в то время мои родители питались бесподобно… но что до денег…][155]
Я разделю эти «Воспоминания» на три части. Первая – «Детство» – приведет к моему поступлению в лицей. Вторая – «Юность» – продлится до 1925 года. Третья – «Зрелость» – до нынешнего дня, когда, по моему разумению, начинается старость.
Воспоминания
Одно из самых давних воспоминаний, которые я способен точно датировать, ибо связано оно с историческим фактом, восходит к 30 июля 1900 года, то есть к моменту, когда мне было несколькими днями более трех с половиной лет.
Находился я в тот момент с матушкой
