Леопард. Новеллы - [92]

В конце февраля 1957 года Джузеппе Томази пришел ко мне (я жил тогда в палаццо Мадзарино, на Виа Македа), чтобы записать на магнитофон «Сирену». Он именно так называл свой рассказ, которым очень гордился. Моя невеста Мирелла Радиче на день рождения (11 февраля) подарила мне мой первый в жизни магнитофон, самый лучший «Грюндиг», какой тогда можно было купить. Джузеппе прочитал весь рассказ, но в первой части, где действие разворачивается в кафе, микрофон стоял слишком далеко, поэтому голос его потонул в фоновом шуме. Эту часть мы стерли, и чтение начинается с фразы «Думаю, что и он проникся ко мне взаимной симпатией»: встречи старика и юноши все еще происходят в кафе, но в их отношениях стремительно наступает оттепель.

Джузеппе читал по рукописи; палермский акцент прошлого поколения ныне совсем исчез, но он воспроизводил его намеренно, давая понять скрытое между строк. У него с двоюродным братом Лучо Пикколо была общая черта – вкус к декламации. В Капо-д’Орландо они вечно соревновались в чтении стихов и забрасывали друг друга цитатами. А чтение «Леопарда» (глава за главой) и новелл доставляли ему ни с чем не сравнимое удовольствие всякий раз заново блеснуть перед маленькой аудиторией. Эти выступления вдобавок давали ему возможность лишний раз убедиться в правильности воссоздания обстановки и в который раз насладиться восхищенным молчанием, сопровождавшим читку главы, где князь Салина выходит «на люди»; тем самым Schweigender Beifall[147], каковое, по словам Моцарта, сопровождало первые исполнения «Zauberflöte»[148]. Не скупился он и на язвительные упреки в свой адрес за то, что поддался соблазну тщеславия и чувствительности. «Не хотел бы я, – заметил он как-то, – уподобиться королю, что жил „в Фуле дальной“[149], и повторить строку „Die Augen gingen ihm über“ в столь же высокопарном контексте. Это было бы совсем а-ля Беббуццо, что вываливает на всех тонны музыки». Тут он не упускал случая походя лягнуть и своего доброго приятеля Беббуццо Сгадари, барона Ло Монако, музыкального критика из «Джорнале ди Сичилия», который щедро пересыпал свои рецензии «тоннами музыки» и «тоннами сантиментов».

«Лигией» рассказ назвала вдова; в издательстве «Фельтринелли» машинописная копия не сохранилась. Изданный текст был значительным образом выправлен: там, где обнаруживались несоответствия, предпочтение отдавалось магнитофонной записи. Было замечено несколько ошибок, связанных с неверным истолкованием автографа, с которого Лиси Лампедуза перепечатывала рассказ, отправленный затем в «Фельтринелли». «Канарейка» вместо «щегла», «ежики-малявки» вместо «ежиков-северян» и т. п. К тому же пропала столь характерная авторская риторическая аллитерация: «и ты окажешься в сонме снов» было заменено в издании на «и ты утолишь свою жажду забвения».

Чтение вскрывает связь подспудных воспоминаний – по крайней мере, для тех, кто, подобно мне, помнит иные чтения. Очаровавшие князя Салину ягодицы Амфитриты в фонтане парка Санта-Маргариты связаны с эротической тоской по ягодицам сирены. Письма матери Джузеппе, Беатриче Мастроджованни Таска ди Куто, сыну, «добровольцу на год» в Аугусту в 1916 году, обнаруженные Дэвидом Гилмором среди развалин палаццо Лампедуза, отсылают к реальному пейзажу Ионического моря, на фоне которого могла состояться фантастическая встреча.

«Утро испольщика» (такое название предложила вдова писателя для первого издания «Рассказов») – последнее произведение Лампедузы, написанное в марте – апреле 1957 года. В конце апреля у него обнаружили опухоль в легких, и он скончался в июле, три месяца спустя.

На самом деле этот рассказ должен был стать началом второго романа, у которого, как у «Леопарда», были бы черты исторического пасквиля. Сам автор хотел дать ему название «Слепые котята». В начале рассказа мы встречаем дона Бальдассаре Иббу, основателя династии новых латифундистов: в этом повествовании он предстает отнюдь не испольщиком и, уж конечно, не крестьянского происхождения. Его жестокости и грубому невежеству противопоставляется изнеженность аристократов из клуба «Беллини». Вводная глава ненаписанного романа, таким образом, выявляла разрыв между социальными классами, между двумя разными мирами. Образы выписаны ярко, иронично и смешно. Бесподобна сцена в клубе, где Лампедуза выказывает новую изобретательность, не имеющую ничего общего с сицилийской литературой XIX века. На ум приходит довод, которым Джованни Верга объяснял свой отказ заканчивать роман «Герцогиня Лейра»: аристократия не поддается стереотипному описанию, а природа ее непостижима для буржуазного писателя.

Герой романа в этой вводной главе не появляется. Им должен был стать сын Бальдассаре Иббы, а сюжет этого социополитического пасквиля предполагалось посвятить новому классу земледельцев (баронов Гарибальди), который сложился после объединения Италии и был хотя и более грубым, но столь же подверженным слепоте, как и его предшественник. Проблемы буржуазии, которая не могла по-настоящему развиваться на Сицилии с 1860 по 1955 год, автор хотел показать на примере сына Иббы, богатого барона, прибывшего покорять Палермо. Не лишенный высоких моральных качеств, а также интереса к культуре и творчеству, он рассчитывает высоко подняться в столичном сицилийском обществе. Вторая мировая позади, перед молодым Иббой вот-вот откроются все двери, вот-вот его допустят к Ареопагу (так писатель называл клуб «Беллини» в своих письмах из Лондона), и вот-вот уже все оценят его гражданские таланты, но тут происходит аграрная реформа, и путь новой династии обрывается, словно жизнь слепого котенка, не успевшего увидеть свет.