Я подошла к ней.
― Ния, как ты? Давай «скорую» вызову, а?
― Не надо никого вызывать, просто помоги встать, ― с трудом прохрипела она. Чувствовалось, что даже говорить ей больно.
― Но, ты же ранена, истечёшь кровью, тебя хотя бы перевязать надо.
― На мне всё заживает как на собаке, просто руку дай, ― сказала она нетерпеливым тоном и как-то странно ухмыльнулась, хотя тут же скривилась от боли.
Покорно протянула ей руку, и Ния так в неё вцепилась, что я чуть сама не закричала от боли. А дело в том, что её ноготочки скорее походили на острые когти ― длинные и заострённые, покрытые чёрным лаком.
― Э, э, девушка, Вы мне так руку оторвёте! ― простонала я, но Ния не обратила никакого внимания на мои слова. Опираясь на меня, как на рычаг, она резко встала на ноги, и, пошатываясь, попыталась сделать шаг вперёд. Попытка оказалась не очень удачной, и она всем своим, пусть и небольшим, весом повисла на мне.
― Ёшкин кот! Ну, зараза, отцепись же ты от меня, ― время вежливости прошло, я начала беситься. ― Ния, кому говорю, я тебе не вешалка…
Ния застонала, и мне стало за себя стыдно. Раз уж взялась помогать, надо терпеть. Сама виновата, самаритянка чёртова…
Ния немного отодвинулась от меня и прислонилась одной рукой к стене. Тут только я её хорошенько рассмотрела: белая как мел, губы посинели, на лице ― гримаса боли. Ой, нехорошо-то как! Не раздумывая больше, перекинула её руку себе на шею и, обняв за талию, повела из переулка, практически потащив на себе. Надо отдать должное девчонке, она помогала мне по мере сил.
Мы вышли на проспект, и я посадила Нию у стены дома, а сама побежала ловить такси, предварительно накинув свою ветровку на «раненую». В окровавленной одежде девчонку и в такси могли не пустить. Такси подъехало быстро и ждать не пришлось, пожилой водитель нахмурился, посмотрев на Нию, и вдохнул.
― Ну что за дети пошли! На улице день, а они уже на ногах не стоят. И куда только родители смотрят. Грузи подружку и говори адрес.
Он помог посадить Нию в машину, а я молилась, чтобы по дороге она не застонала, а то расспросов было бы не избежать. И скорее всего, моя авантюра закончилась бы в полиции. Но «подруга» держалась молодцом, во время короткой поездки не проронила ни звука.
Через пять минут мы были у дома, я расплатилась с таксистом и, кряхтя, потащила свою новую знакомую к себе домой. И зачем всё это делала, почему не бросила её там, в переулке? Сама не знаю. Ясно только, что не в себе я была в тот день: о чужой девчонке заботилась, а о том, что дома родная сестрёнка больная лежит ― в тот момент даже не вспомнила.
До лифта мы с Нией добрались почти без приключений, если не считать того, что у самого подъезда я чуть не подвернула ногу и чудом не упала вместе с отчаянно цеплявшимся за меня «довеском». В лифт буквально вползли, причём с меня градом лил пот, хотя на улице было довольно прохладно для начала сентября. В квартиру зашли как два инвалида ― по стеночке.
Открыв дверь, Нию мне пришлось временно посадить на пол, я крикнула сестре: «Кать, это я! Как ты там, жива ещё?»
― Жива, жива, есть хочу! Ты что так долго? Знаешь, мой мобильный куда-то делся! ― ответила сестрица, сопроводив свою речь громким кашлем.
― Температура у тебя есть? ― продолжила я допрашивать сестру, затаскивая еле живую Нию в свою комнату.
― Нет пока, а что ты вопишь, может, ко мне в комнату, наконец, зайдёшь?
― Сейчас, только руки помою, ― крикнула я, пытаясь отдышаться. Нию оставила на полу, укладывать её на свою кровать, в грязной одежде и кровище, не решилась. Мне и самой надо было бы отмыться, но я лишь сполоснула руки и побежала в комнату к сестре.
Катя на первый взгляд была в порядке ― она сидела на кровати в пижаме, шея замотана шарфом, на носу очки, в руках — книжка. Оглядев меня, она присвистнула.
― Ну, Лёка, я-то думала, что это ты так долго не идёшь, а, оказывается, у тебя было важное дело ― инспектировала местные помойки! ― и малолетняя нахалка демонстративно зажала нос.
У меня не было сил с ней пререкаться, я просто тяжело вздохнула.
― Не свисти, денег не будет. Я, между прочим, человеку жизнь спасала, пока ты тут в кровати прохлаждалась!
― Да это не я, это ты свистишь и даже не краснеешь! ― засмеялась сестра и снова закашлялась.
Я не стала в этот раз отбиваться, а сурово взглянув на неё, молча налила в ложку микстуру и засунула ей в рот. Она, сморщившись, но проглотила.
― Ну и гадость! Когда кормить меня будешь?
― Суп на плите, могла бы, и сама разогреть, не в детском саду, в шестой класс, крот-переросток, перешла. Ладно, сейчас принесу, лежи уж!
Катька надулась, не любила, когда я её так называю. Но она за это лето так вымахала, ну как удержаться от насмешки? Меня-то она не жалеет, какими словами только ни обзывает. Пока я занималась на кухне обедом для «болящей», пыталась привести свои мысли в порядок: «На работу я точно опоздала, начальница будет пилить меня, причём без наркоза. Да ладно, переживу! А вот что мне с Нией делать, это вопрос. Заварила я кашу…»
Покормив сестру, метнулась в свою комнату посмотреть, как там Ния. И чуть не упала от неожиданного сюрприза. Ния сидела на моей кровати, на корточках в грязной обуви, обняв колени руками, и весьма недружелюбно глядя на меня. Её жёлтые глаза смотрели с подозрением, она напоминала сжатую пружину, готовую в любую секунду распрямиться и нанести удар.
