Легкое пламя. Триллер для двоих - [14]

Когда Кирилл был в хорошем настроении, он подробно расспрашивал Машу о Славке, словно то юношеское чувство обязательно должно было быть с ним как залог верности и правды, даже если они с Машей друг к другу его никогда не испытывали.

– Какой Славка?

– Ну, какой-какой! Зачем тебе?

– Мужчина хорошо знает, что он чувствует. Его интересует, что при этом чувствует женщина.

– Славка – славный, – Маша снова морщилась, как будто все внутри у нее переворачивалось. Не могла его забыть. В который раз представляла себе, что, возможно, все могло бы быть иначе, если бы они тогда остались вместе.

О Славке вестей не было. Как-то Маша разговаривала с одной девчонкой в больнице и та обмолвилась, что ее муж только что вернулся из Чечни, и что первое, что он сделал – «избил на улицы какого-то мужика». «Он кричал по ночам, понимаешь?» – договаривала подруга тираду, а потом плакала, снова и снова вспоминая те кошмарные дни. Маша тогда почему-то вспомнила, как Славка, еще давно, в детстве, всегда мечтал отправиться на фронт, каким бесшабашным и «сорви-голова» бойким он был.

– Может быть, Славка… где-то…. воюет? – спрашивала Маша Кирилла.

– Ты с ума сошла! Славка?

* * *

Славка! Тогда, в десятом классе на заработанные где-то деньги он приобрел мотоцикл. Нет, не разбился. На нем они поехали кататься куда-то в сторону Московского проспекта, где и сидели у сероватого озера часа два, поочередно подливая друг другу из железного термоса горячий чай с сахаром. Мансарда желтого цвета чуть поодаль сплошь заросла зеленой травой. Озеро было покрыто зелеными кувшинками, вокруг были засохшие палочки желтоватых камышей и лесного бамбука. Надвигалась гроза, темное свинцовое небо нависло, вздыбленный, сжатый воздух выдавал ее незримое присутствие вдали, но лето еще было в разгаре и пахло цветами. Пошел дождь, тяжелыми каплями ударил по ладоням и по щеке. Пошел сильнее, и сильнее. Они побросали вещи в рюкзак. Он завел мотоцикл, и они двинулись обратно. Мчались быстро, вдавившись друг в друга, навстречу ветру, который бил в лицо и резал щеки. Машу захлестывало водой, которую она могла теперь даже попробовать на вкус. От страха она еще больше прижалась к нему, умоляя остановиться. Он промчал по лужам, с визгом въехал в подворотню. С размаха уложил мотоцикл на асфальт, помогая ей слезть. Вбежали в первую попавшуюся парадную, застыли на месте.

Потом он резко отодвинулся от Маши и распахнул дверь на улицу. Яркая молния осветила детскую площадку. Сквозь кромешную тьму Маша видела поломанную скамейку, на которой лежала выцветшая раскрытая сумка. Он рванулся вперед. Маша громко закричала, испугавшись, что останется одна, а его вдруг поразит разряд молнии. Током пульсировало в горле что-то тяжелое. Он обернулся к ней, дверь захлопнулась, балансируя о тугую пружину, и пока Маша пыталась нащупать щеколду и ручку в темноте, куда-то исчез. Теперь она стояла одна под дождем, над головой сверкали молнии, гремел раскатами гром. Она ничего не видела кроме серой размытой стены напротив. Казалось, что время не остановилось, а ускорилось, возвращаясь в одну и ту же точку с каждой новой вспышкой молнии. Дождь хлестал по асфальту. Она промокла до нитки, дрожала и уже не замечала ни тепла, ни холода извне. Платье влипло в тело, а по лицу стекала вода, как будто бы ее только что облили из ведра. Голову сдавило стальным обручем, и ей показалось, что если он не вернется вот сейчас, сию минуту, она погибнет. Через минуту, которая растянулась на многие часы в ее сознании, она почувствовала, что ее кто-то обнял и поцеловал. Ей вдруг отчетливо показалось, что это был не Славка, а какой-то другой человек, настолько стало вдруг снова жутко, как будто бы ее ожидания чего-то ужасного сбылись наяву. Она продолжала стоять в его объятиях, отчетливо понимая, что это был вовсе не Славка, а кто-то другой. Потом она громко закричала, а он, от испуга или другого, совершенно неосознанного, инстинктивного желания, зажал ей рот рукой. Было страшно, почти нестерпимо, но Маша продолжала стоять на месте, совершенно не сопротивляясь. Через какое-то время дождь перестал идти, воздух разрядился, небо просветлело, отражаясь в прозрачных каплях размытой повсюду акварели. Она все стояла как каменная статуя, что есть силы, сжимая его руку.

Госпожа Родригес

Каждый год осенью, помирившись с Кириллом в очередной раз, Маша ехала в Москву на выставку. Работала там от правительственной организации Испании. Денег получала – уйму, а то, что происходило там – как-то надолго оставалось в памяти. Командировка дело особое. Целую неделю отсутствия в Петербурге, и ты полностью выпадаешь из жизни, обретаешь незнакомую реальность, которая, кроме случайно встреченных тобой людей, возможно, никто и не заметит потом, но зато самой – столько мыслей и впечатлений.

В поезде до трех часов ночи Маша болтала со случайным дяденькой в костюме. Он рассказывал, как в 90-е годы работал водителем, и как тогда водителей останавливали прямо на дорогах и просто стреляли в упор. Маша охотно ему верила. На Машу он смотрел, как испытывал. Скользил взглядом по платью, багажу, телефону. Сначала – некоторое презрение в глазах, потом – уважение. Странно, но ожидаемого равнодушия, он не проявлял, был скорее заинтересован поболтать и рассказать что-нибудь.