Легкое пламя. Триллер для двоих - [12]

Нью-Йорк славен биржей, где организаторы поездки тоже провели экскурсию. Шикарно одетые молодые юнцы бегали по огромной территории финансового рынка и торговали акциями, активно общаясь посредством собственной азбуки жестов. Одна знакомая Маши с Экономического факультета была совершенно потрясена, рассказывая до полуночи о финансовых кризисах и судьбе доллара. Статуя Свободы была следующим странным объектом, куда было очень непросто попасть (вернее – влезть), а тем более рассмотреть что-либо сквозь туманные запотевшие стекла на ее венце (когда уже там). Зато вечером был ужин в ресторане, и Машина подруга Ксюша рассказывала, как накануне познакомились с удивительным официантов – испанцем, что он дал ей свой номер телефона, на который можно звонить по системе «коллект» (то есть за звонок платит тот, кому звонят). Система Ксюше ужасно нравилась, поэтому всю ночь она так и болтала с этим красавцем – испанцем, наслаждаясь его акцентом и мужественным голосом. Эрмитажная подруга Даша не очень радовалась успехам Ксюши по покорению Америки, сказала, что совершенно не намерена терять время, а намерена, «в отличие от остальных здесь собравшихся», посмотреть Метрополитен-Музей, куда из Египта доставили украденную когда-то огромную пирамиду. Пирамиду посмотреть было, действительно, нужно, и Маша, забыв про официантов-испанцев и возможность приятно провести вечер, отправилась в музей вслед за Дашей, мысленно подсчитывая, во сколько подобное путешествие обойдется. Дорогостоящее зрелище было восхитительным. Огромная каменная громада, казалось, хранила в себе все ужасы забальзамированных в ней когда-то предков человечества. Даша тогда объяснила Маше, что когда в гробницу вошли спустя много тысячелетий, то есть в двадцатом веке, то каждый из исследователей погиб, так как яд был намного сильнее, чем специалисты предполагали. Еще Даша рассказала Маше о том, что некоторые драгоценности, включая золотые браслеты и серьги, первооткрыватели пирамид подарили своим потомкам. Потомки носили их как украшения «на каждый день», хвастаясь при каждом удобном случае столь необычными семейными реликвиями. Эта информация почему-то поразила Машу больше всего, даже больше чем юбка за двадцать долларов, которую Даша купила на Пятой авеню. Цена была совершенно баснословная по тем временам, но юбка до сих пор снилась Маше, как самая недосягаемая вещь на свете, почти как те магические браслеты, которые были так трогательно и своевременно подарены родственникам скоропостижно скончавшихся египтологов.

Следующим городом была Филадельфия. Здесь, кстати, Даша поселится через каких-нибудь десять лет, выйдет замуж за русского американца. Тогда она этого еще не знала и критиковала все ужасно, направо и налево. Именно здесь, в этом небольшом, весьма респектабельном городке Маша должна была встретиться с хорошими знакомыми своих родителей, скрипачом Артенбергом и его женой. Артенберг был красивым евреем, некогда игравшем у известного дирижера Караяна. С четой Артенбергов Машина мама познакомилась в далекой юности на лайнере, следовавшем из Одессы в Венецию, на котором она регулярно путешествовала. Тогда Артенберг был уже седовласым пожилым господином, ухаживал за Машиной мамой открыто и с энтузиазмом, и, приходя в салон на завтрак каждое утро, грозно декламировал к большому удовольствию своей жены, свое обращение к Машиной маме: «Душенька! Я вас обожаю! Как вы ко мне относитесь?» Теперь эти два трогательных сгорбленных старика сидели на скамейке в ожидании, когда Машин автобус подъедет к остановке, где была назначена встреча. Они долго целовали ее, расспрашивали о родителях, улыбались и трогательно протягивали ей подарки, поочередно извлекая их из сумки. Через полчаса миссис Артенберг встала, чтобы проститься и уйти. Маша встала тоже, протянув ей единственный подарок, который у нее был – бутылку водки. Миссис Артенберг слегка покачнулась, и огромная бутыль выскользнула у нее из рук, рухнув на асфальт и разлетевшись на сотни осколков. Респектабельная пара замерла на месте, как будто бы, на мгновение, почувствовав страшное горе. По городу пошел характерный едкий запах, подытожив нелепым образом трогательную встречу.

А потом студентов повезли к бухте Силвер Бэй, где планировали проводить семинары, и где русских студентов поселили на десять дней. Роскошный курорт, с теннисными кортами и общежитиями, был отдан «под школу» и здесь предстояло слушать лекции про идеи Муна, чтобы быть завербованным навсегда. Ходили слухи, что пост, молитвы, песни и пляски так воздействовали на мозг, что многие потом и правда уходили из собственных семей, становились равнодушными и отчужденными, всячески порывая с прошлым. Американский этап, впрочем, оказался вовсе не таким радикальным, и Маша, как и другие ее сокурсники, проводили время вольготно, распевая песни и поедая бананы (каждый съедал по восемь штук каждый день, и бананы очень быстро закончились). В какой-то момент Маша, наконец, поняла, кто именно был среди избранных американцами потенциальных верующих, и каков был принцип отбора. Ответ оказался простым, так как выбирали – слабых. Один парень должен был попасть под суд за изнасилование своей возлюбленной, другого – только что выгнали из института. Оба ухаживали за Машей, как могли, покупали кока-колу, сидели допоздна на открытой террасе и с ужасом вопрошали, что же будет с ними по возвращении, и нельзя ли как-нибудь «остаться» или «все это – отсрочить».