Легко - [29]

Наконец, на вершине холма, то есть сразу под ней, дорога выровнялась. Деревья как бы даже немного расступились, хотя больше в сторону Камна-Реки; Кочевья или каких-либо огней вообще не видно, все закрыл лес; с другой стороны — ровная долина. Но даже этот вид, на звезды, хорошо на меня подействовал, мне снова полегчало, хотя вонь по-прежнему стояла просто невыносимая. Цыганское говно, если можно конкретизировать. Потом, через 200 метров, холмы расступятся, откроется вид и на противоположную сторону. А здесь, прямо вокруг нас — один лес, густая чаща. Да, и легкое зарево на небе на горизонте. ОК. Задача усложнилась после того, как дорога разделилась на две части, то есть наша дорога соединилась с другой, идущей перпендикулярно.

И сейчас успех всего дела зависит от того, какое решение мы примем.

Я: Стой!

Мне даже неловко, что я так ору, я не привык так командировать и орать. Но Презель в тот же момент затормозил, уже сам, поскольку раньше все увидел. Машина остановилась.

Я: Предлагаю небольшую паузу. — Остановку для смены пеленок и для осмотра местности.

Парни спереди начинают хохотать, наконец мы хоть в чем-то согласны. Как мало для этого нужно.

Снаружи воздух свежий, острый, по-прежнему удивительно теплый, несмотря на дождь, а звезд действительно феноменально много. Млечный Путь ясно видно, обе стороны в мелких точечках. Только то далекое зарево над холмами, на самом горизонте — это недалеко, ведь они очень высокие — доказывает существование цивилизации, но это зарево легкое, совсем как прозрачная занавеска, которая в один момент исчезает. А внизу действительно полная темнота без малейшего просвета, море темноты. Сплошная стена леса.

Презель Агате: У тебя есть пеленки?

Агата, пожимая плечами: В багажнике.

Шулич по-джентльменски открывает ей багажник. Я осматриваюсь, с трудом веря своим глазам. Какое облегчение после всего того, что случилось с нами внизу. Ни одной живой души, с сердца как будто упал камень. Только величественная природа и звезды. Звезды совсем рядом. Да, идея свернуть наверх оказалась отличной, что бы там Шулич не говорил. Здесь ощущаешь себя таким крошечным, со всеми дурацкими проблемами с этими отвратительными деревенскими кретинами в долине, которые дальше своего огорода ничего не видят. Точнее сказать, любого за их огородом воспринимают как врага.

Крутой поворот дороги поднимается еще вверх, вокруг лесочка, только там, по всей видимости, действительно вершина. Я не знаю, что здесь делает этот крутой поворот, ведь где-то здесь находится знаменитый кочевский праисторический лес, не так ли? Или этот праисторический лес — с другой стороны? Кто здесь косит или водит сюда коров? Есть ли наверху какое-нибудь хозяйство? Отсюда не видно, но, может, с другой стороны поляны, за леском. Бог его знает, что там сверху видно. Может, даже вся другая сторона, вплоть до Кочевья?

Смотрю в сторону Агаты: под лампочкой в автомобиле на переднем сиденье она только начала снимать одежду с младенца. Она наклонилась над ним, темные волны волос спадают с ворота куртки. Младенец спокоен, смотрит куда-то вверх, слегка двигая ногами и руками. Воплощение материнства, материнство в импровизированных условиях.

По-своему она все-таки красива, хоть и примитивна как животное.

Я, показывая наверх: Я бы поднялся наверх осмотреться. По-любому будем еще стоять некоторое время.

Шулич: Вам хочется размять ноги?

Ничего не отвечаю, в этот момент мне просто все равно. Скользнув по ним взглядом, убеждаюсь, что никто ничего против не имеет, и иду дальше.

Презель: Подождите, я с вами.

Непонятно, зачем — ну ладно.

Презель: Хочу посмотреть, видна ли дорога, та, что нам нужна.

Я: Луны пока нет, но скоро появится.

Презель: Луны нет, но, может, внизу есть какие-то огни. Звезды ясные.

Он уже идет за мной; ладно, черт с ним. Я хотел хотя бы две минуты побыть один.

Шулич: Ну и я с вами, ноги размять.

Я: А вы уверены, что это разумно?

Я остановился и обернулся, Шулич тоже посмотрел в сторону Агаты, по-прежнему склонившейся над ребенком.

Шулич: Ты испугаешься, если мы на секунду отойдем? Мы сразу же вернемся. Ты нас будешь все время видеть.

Девчонка даже не обернулась.

Агата: Почему испугаюсь? Только слишком далеко все равно не ходите, ночью здесь медведи.

Шулич уже пошел, вообще не обращая внимания на то, что она сказала. Ему по барабану, всё по-своему. Он мне вообще не нравится; испортил мне все удовольствие. Я бы сейчас вернулся к машине, а они вдвоем пусть идут наверх. Зачем я вообще приказал остановиться? Полчаса я бы продержался в той вонище. Собственно, остановиться мне захотелось, потому что вся эта неразбериха в долине меня перенапрягла, — мне захотелось остановиться, выйти, чтобы успокоить дыхание. Но ничего не поделаешь, Презель уже шагает мимо меня, Шулич будет здесь в любое время. Что сделаешь, раз это была моя идея. Ладно, природа — это природа. Одна для всех.

Надо сказать, воздух здесь действительно замечательный, этот весенний воздух в Кочевском Роге, десять километров вглубь нетронутой природы. Воздух собирается вокруг лица, в нем такая радость, как будто мы на вершине мира, а не в этой глухомани. Да, мы всех их провели, так удачно, я их всех провел. Они остались внизу. И они меня совершенно не волнуют, эти идиоты. Хотя по-своему мне есть за что их поблагодарить. Если бы не они со своими баррикадами, мы бы уже стопроцентно были в Кочевье, я бы висел на телефоне, а так я сейчас здесь, где еще никогда не бывал, для всего прочего еще найдется время. Хочу сказать, что если бы я еще когда-нибудь случайно здесь оказался, я не смог бы этого так оценить, как ценю сейчас. Так что спасибо вам, Малые Грозы.