Легко - [25]

Шулич тихим голосом: Да ни хрена вы не знаете.

Похоже, у него начинают сдавать нервы, это плохо, потому что для этого не то время и не то место.

Жители деревни: Разворачивайтесь! Мы здесь живем! В Кот мы вас не пустим! Разворачивайтесь!

А нам не очень и хотелось.

Худолинка: Не надо провоцировать людей, никто здесь не хочет проблем. Здесь присутствует телевидение, вы должны ответственно относиться к вопросу. Вы отвечаете перед общественностью, разве нет?

Я сзади: Слушайте, да придите вы в себя!

Последняя возможность, ведь этот Шулич с этим своим блеющим доленьским акцентом лишил государственные органы, которые представляет, последнего авторитета. Худолинка, наконец, увидела и меня, еще больше нагнулась, чтобы лучше слышать, я же просунулся вперед с заднего сиденья.

Я: Мы совсем не дураки, вам наверняка звонили с Камна-Реки, что мы к вам едем, не так ли? Вас предупредили, что мы здесь проедем, да? Да зачем нам этот ваш Кот, о чем вы говорите?

Как-то все сразу утихло, хотя я все несколько усложнил. Мне нужно было сказать что-то попроще, попонятнее, как авторитетному лицу с заднего сидения, но мне ничего другого просто в голову не пришло, слишком много адреналина — да, у меня тоже. Я уже не раз ссылался на сложные факты, странно, но этот аргумент обычно воздействует, раздается совсем мало сбитых с толку голосов, выражающих явное недопонимание.

Я: Ведь понятно же, что мы ее везем! Да, вот она, посмотрите, жительница муниципального округа Камна-Река, вчера еще ее показывали по телевизору!.. Вот она!

Это нужно было подчеркнуть, не так ли, граждане всегда граждане, а жители муниципального округа — жители муниципального округа, она не у них живет, а относится к муниципалитету Камна-Река! Мы же не вправе им ее подсунуть, если она формально из другого муниципалитета! Постоянное место жительства, прописка то есть, — слишком серьезный вопрос, чтобы его решать с кондачка, это вопрос бюрократический и довольно длительный, бумагомарательный, это же каждому дураку ясно!

Я: А разве кто-то что-то скрывает? А разве кто-то перед вами что-то скрывает? Вы думаете, вам хотят какую-ту свинью подсунуть?

Жители деревни: Да, слушай ты его — свинью.

Это я уловил, но инициативу из рук не выпускаю. Вообще, этой живой реакции толпы, которую иногда вызывают некоторые слова, мне никогда не удавалось понять до конца.

Я: Да, мы здесь проезжаем! Абсолютно официально и открыто! Освободите перегороженную улицу и развлекайтесь себе дальше! Пять минут, и вы нас больше не увидите!

Я говорю одно, а эти люди слышат совсем другое.

Жители деревни: «Пять минут, и вы нас больше не увидите!»

Жители деревни: А что, если мы их вообще перевернем на крышу? — Ты его слышал, этого столичного мудака? Пять минут, мать его… — Да кто вы такие? Вы что, издеваться над нами приехали?

Худолинка: Вы не имеете права тут парады устраивать на глазах у людей, с преступниками, да еще и издеваться над ними! Как вы можете?

Боже мой, если бы я сам этого своими ушами не слышал, то не поверил бы.

Я: Да с чего вы взяли…

Худолинка: Здесь нет националистов, вы их не можете в этом обвинять. Они просто хотят спокойно жить, это нормальные люди, честно зарабатывающие свой хлеб! Разве не так, Малые Грозы?

Жители деревни: Так! Так!

Шулич: А что — эта девчонка — преступница? Криминальный элемент?

Худолинка: Что вы хотите этим сказать?

Жители деревни: Вы что, не слышите, что хочет народ? Народной воли? Смотрите, как бы чего не вышло! Давайте-ка мы их поводим по нашему району! За уши, покажем наши достопримечательности!

Жители деревни: Он нам говорит, пять минут — и нас здесь не будет!

Жители деревни скандируя: Назад! Назад!

Не может быть, это неправда! Я уверен, что люди просто не могли вести себя так дебильно, просто по-идиотски. Но, по-видимому, так оно и было. Мы говорили рационально. Или, может быть, нет? Слово за слово, такая неразбериха, в результате события выходят из-под контроля. Жуткий хаос.

По сути, мне бы гораздо больше понравилось, если бы я сейчас был с другой стороны окна, где все так свободно выражают свое недовольство, не испытывая ни малейших неудобств, чем здесь, в машине, где явно чувствовались скованность и напряжение. Потягивал бы пивцо из пластикового стаканчика, разглядывал бы Худолинку, ведущую всех церемоний. Я ведь тоже нормальный человек, вполне. Просто сейчас рядом со мной эта чертова девка из веселой семейки, такая, какой у меня никогда не было, такая, из-за которой поднялись на ноги две деревни, что тоже достаточно интересно и экзотично. Только мне кажется, что с ней мы не совсем на одной и той же волне. А по жизни нужно уметь быть на волнах разной длины.

Все эти вопли — назад! назад! — переросли в скандирование. Филипс в толпе улыбается до ушей; уже вижу, он нашел для себя новый припев, который потом будет использовать на публике. Сейчас, на этой волне народного возмущения, практически ничего больше нельзя сказать, в толпе слишком много эмоций. — Назад! Назад! — И что это они так здорово разобиделись? И что я в этой ситуации, черт возьми, должен им такое сказать, чтобы они успокоились? Не понимаю. Сейчас уже даже того круга дебатирующих вокруг Шулича не осталось, толпа сомкнулась, вокруг — стенка, сомкнутый рад тел. Скандирование наводит ужас, в сторону открытого окна просунулось несколько враждебных лиц. — Назад! Назад! — Шулич обернулся и посмотрел на нас — я сижу несколько сжато, стараюсь выглядеть достойно, у девицы уже давно отсутствующий вид, поправляя время от времени одеялко на ребенке. Шулич медленно поднимает стекло. Вопли уже стали невыносимыми, сконцентрироваться просто невозможно. Подъем стекла только больше раздражает толпу. А почему, собственно? Они же сами первые сделали так, что разговаривать стало невозможно. Шулич снова оборачивается, в надежде получить от меня какое-то важное указание. Потом оживился и Презель.