Легенды Мира Реки. Тайны Мира Реки - [226]

Подозреваю, что эта история — одна из множества занимательных баек, которыми полнится Мир Реки. Если кто-либо сможет добраться до башни, одолев множество неодолимых на вид препятствий и схватить владельцев башни за горло, то у него бы это вышло. По крайней мере, такое впечатление он на меня произвел. Но он уплыл вверх по Реке, и больше я о нем ничего не слышал. Другие искатели последовали за ним.

Все это время я был учеником Рабиа, арабской женщины, которая жила с 717 по 801 гг. P. X. Она родилась в Басре, городе на Шатт-аль-Араб, реке, рождающейся у слияния Тигра и Евфрата. То была территория древней Месопотамии, где некогда возникла цивилизация Шумеров, за которой последовали Аккадская, Вавилонская и Ассирийская, и многие другие, которые возникали и рушились, и покрывались прахом. Родной город моей наставницы, Басра, находился недалеко от Багдада, которые, как мне говорили, был столицей мусульманского государства, называемого Ирак, в середине двадцатого века. Рабиа была суфием, и пользовалась известностью в мусульманском мире в свое время и позднее. Суфии — это мусульманские мистики, чей нетрадиционный подход к религии часто навлекал на них преследования правоверных. Это меня не удивило. Повсюду на Земле догматики ненавидели тех, кто ищет, и здесь, в Мире Реки, ничего не изменилось. Не так уж странно и то, что после смерти суфии часто становились святыми для правоверных, когда больше не казались опасными. Рабиа открыла мне, что довольно долго существовали иудейские и христианские суфии, хотя и немногочисленные, и что они приняты как равные суфиями-мусульманами. Любой, кто верует в Единого Бога, может стать суфием. К атеистам взывать не стоит. Но есть и другие требования к суфиям, и они очень суровы. Также, в отличие от догматиков, мусульманские суфии искренне веруют в равенство мужчин и женщин, что для догматиков неприемлемо.

Многие мои друзья из Парижа конца XIX — начала XX века (Аполлинер, Руссо, Соти и многие другие, имя им легион и они — легенда, великие поэты, писатели, живописцы, порвавшие с догматизмом во имя будущего, где они теперь?) скривились бы или с презрением расхохотались бы, если бы узнали, что я стремлюсь сделаться суфием. Иногда я и сам над собой смеюсь. Кто лучше пригоден для такого?

Рабиа говорит, что она шествовала по Тропе ввысь, пока не познала предельный экстаз при виде Славы Божией. Возможно, и я на это способен. Гарантий нет. Она — моя наставница, но лишь я сам через свои собственные усилия могу достичь того, чего достигла она. Это совершали и другие, пусть совсем немногие. А затем она добавляет, что мои устремления могут оказаться тщетными. Бог избирает тех, кому дано постичь Путь, Тропу, Истину. Если я не избранный, tant pis, je suis dans un de ces merdiers, quel con, le bon Dieu![55]

Почему я, Альфред Жарри, некогда называвший себя Доктор Фаустролл, сатирик, издевавшийся над лицемерами, филистерами, ортодоксами и самоослепленными глупцами, разоблачитель и преследователь прочих, мертвых душой, твердолобых, увязших в болоте истово верующих… почему я теперь взыскую Бога и желаю трудиться так, как никогда доселе не трудился, чтобы стать рабом Божиим, не говоря уже о покорности Рабиа? Почему я это делаю?

Есть много объяснений, в основном — психологических. Но психология никогда и ничего не объясняет удовлетворительно. Я наслушался о Рабиа в течение некоторого времени и пошел послушать ее саму. Я всегда изучал и портретировал абсурд, и не желал упустить тот особый род абсурда, который представляла собой она… Я думал поболтаться на краю толпы ее учеников, жаждущих знаний и праздно любопытствующих. То, что она говорила, не казалось отличным от того, что проповедовали другие представители многих вероисповеданий. Разговоры о Пути и о Тропе — дешевка, различаются лишь имена основателей сект да их последователей.

Но эта женщина, казалось, излучала нечто такое, чего я никогда не подмечал в других. И в ее словах мне почудился смысл, даже если они были, согласно логике, абсурдны. А затем она бросила на меня взгляд краем глаза. И словно ударила молния, и объединились позитивные и негативные ионы. Я увидел нечто неопределимое, но магнетическое в этих черных оленьих глазах.

Короче, я выслушал ее внимательно, а затем поговорил с ней, и пришел к убеждению, что то, о чем она говорит — крайний абсурд. Но «Верую, ибо абсурдно». Это изречение не выдерживает логического анализа. Но, вообще-то, оно для такового и не предназначалось. Оно взывает к духу, а не к разуму. В нем есть тонкий смысл, уловить который не легче, нежели винные пары. Нос обоняет их, а рука удержать не может.

Далее — метод обучения, следовать которому требует от посвященных наставник-суфий. Его предназначение — вести учеников вверх физически, умственно и духовно. Часть его — ничто не считать само собой разумеющимся, просто потому, что так принято. Су фи никогда не верит в то, что «всякий знает», «говорят, что…» Я и сам такое отверг, но метод оценки суфиев отличен от моего. Я подчеркивал несообразности. Они прививают посвященным привычку оглядывать любую вещь со всех сторон, а также учить непосвященных, если это возможно. Я никогда не верил, что моя сатирическая поэзия, романы, пьесы и живопись просветят хотя бы одного-единственного филистера. Я взывал лишь к умам тех, кто уже был со мной согласен.