Легенды Мира Реки. Тайны Мира Реки - [224]

Филипп Хосе Фармер Кода [54]

Сперва я нашел Рабиа. Затем нашел артефакт, и думаю, что это — тот самый Артефакт. Что важнее, Рабиа или Артефакт?

Рабиа говорит, что мне не нужно выбирать между Путем и Артефактом. Нет и не может быть выбора между Путем и машиной.

Я не уверен.

Мой разум, единственная истинная машина времени, движется назад. И опять назад. А затем движется вперед из этого самого мгновения.

Вот я сижу на скале, которая окаймляет верхушку монолита. Солнце жжет мой правый висок и правый бок. Мой разум тоже горит, но весь, до самой середины.

Я на вершине двухтысячефутового гранитного монолита. Он поднимается над равниной не более чем в сотне футов от Берега Реки. Последние сто футов монолит ослепительно полыхает. Конец у него срезанный. То, что монолит фаллической формы, думаю, случайность. Но я не уверен, что все и вся в этом мире случайность. Даже очертания гор, которые ограничивают долину Реки, и само направление русла Реки, могут иметь равно практическое и символическое значение.

Я хотел бы разгадать это значение. Бывают времена, когда я его почти ухватываю. Но оно ускользает, как вода, которая бежит в Реке.

Вершина монолита, мое обиталище, мой физический мир, полыхает, образовывая круг в шестьсот футов диаметром. Не много. Но достаточно.

С земли не видно, но этот круг вроде чаши. Внутри ее лежит большой слой плодородной почвы, быстро растет бамбук, есть кусты и дождевые черви, которые едят растительный перегной, а также людские экскременты. В центре чаши высится гигантский дуб. У подножия бьет источник, воду поднимают по всему монолиту с уровня земли не знаю уж какие хитрые приспособления, которые творцы этого мира скрыли в камне. От источника вода бежит на север мелким ручейком. Он расширяется, образуя озерцо, а затем водопадом низвергается через узкую трещину в каменном ободке. Радужные рыбы живут в ручейке и озерце. Они около восьми дюймов длиной, если их поджарить или испечь, вкус изумительный. А неподалеку от дерева — грейлстоун.

Мне никогда не требовалось много на Земле. Здесь мне нужно даже меньше, хотя, в духовном смысле, больше. Я подобен христианским отшельникам Темных Веков, которые сидели в одиночестве на высоких столпах годы и годы в африканской пустыне. Большую часть времени они медитировали, или они так утверждали. Они редко сдвигались из своей сидячей позы. Если так, то ну и язвы же у них были на заднице.

Я часто встаю и прохаживаюсь, а иногда бегаю вдоль самого края моего тесного мирка. Бывает также, что карабкаюсь на мое трехсотфутовое дерево, прыгаю с ветки на ветку, а по самым крупным сучьям даже бегаю взад-вперед.

Человечество, как утверждают, произошло от обезьян. Если так, я, в каком-то смысле слова, регрессировал до обезьяны. Что из того? Столько радости в моих играх на дереве. И, кажется, имеет смысл завершить круг: обезьяна — человек — обезьяна. Это похоже также на символ движения Реки от Северного полюса к Южному и обратно к Северному.

То, что уходит, должно приходить обратно. В иной форме, возможно. Но важна сущность. Дух формируется внутри материи. Без материи у него нет сосуда. Конечно, я не имею в виду Дух. Затем настает время, когда материальное умирает. Дух тоже умирает? Не больше, чем бабочка, когда превращается из куколки во взрослое насекомое.

Дух может отправляться в место, где, в отличие от этой Вселенной, но наподобие того, как обстоит с духом, материя не нужна. Или это просто мысли, порожденные надеждой, защищающей от страха смерти? И, таким образом, ничего не значащие. Из десяти желаний не создашь кусок пирога.

То и дело странным кажется произносить «Я» — в первом лице единственного числа. Много лет в этом мире я называл себя Доктор Фаустролл, и все, с кем я встречался, думали, будто это и есть мое имя. Много раз я и впрямь забывал, что с рождения носил имя Альфред Жарри. Литературный персонаж, которого я выдумал на Земле, стал мной. И у меня не было индивидуальности. Фаустролл был лишь частью всеобъемлющего «мы». Но здесь, в этом месте на Реке, где-то в северном умеренном поясе планеты, «мы», которое было «я» в самом начале, а затем стало «мы», опять превратилось в «я». Все равно, как если бы бабочка регрессировала до куколки, а затем вновь воспарила бабочкой.

И что же, второе «я» превосходит первое? Не знаю. Есть ли какое-нибудь место на Реке, которое лучше любого другого? Не знаю. Но я знаю, что мы, мои спутники и я, странствовали и бились много лет на многих миллионах миль Реки, поднимаясь все выше по течению, хотя часто то был путь с севера на юг или на восток, или на запад, ибо Река блуждает, извивается и делает петли. Но мы неизменно шли против течения.

Затем мы остановились, чтобы отдохнуть ненадолго, как и раньше делали во время странствия, когда уставали от сражений, от плавания и от общества друг дружки. Здесь я встретил Рабиа. И остался.

Ивар Бескостный, наш вожак, огромный бронзововолосый викинг, не казался удивленным, когда я сказал ему, что не отплываю с ним поутру.

— В последнее время ты как будто думал куда больше, чем подобает мужчине, — заметил он. — Ты всегда был чудным, явно отмеченным богами, человеком с мозгами набекрень. — Он приподнял бровь, ухмыльнулся, косясь на меня, и продолжал. — Или твой дух ослабел из-за того, что тебя прельстила эта смуглая женщина с носом ястреба и глазами лани, которую ты здесь встретил? Она разожгла в тебе страсть? Я заметил, что прежде ты не был падок на женщин. Это так? Ты отрекаешься от нашей цели ради пары великолепных грудей и жарких бедер?