Легенда, утопия, быль в ранней американской истории - [55]

В магистрате решили посоветоваться «с самыми рассудительными священниками». Те «очень строго осудили заблуждение и самонадеянность мистера Уильямса». Постановили вызвать его на следующее судебное заседание магистрата. Уведомленный об этом, Уильямс против всяких ожиданий прислал «очень смиренное» письмо. Он объяснял, что «Трактат» написан не для широкого распространения — только, чтобы ознакомить с проблемой губернатора Нового Плимута. Он предлагал даже сжечь рукопись. Ту же позицию занял Уильямс на заседании магистрата. Дело тем, казалось, закончилось (У., I, 116–117).

Оно и закончилось бы, если бы теоретические вопросы права, затронутые Уильямсом, не касались реальных сторон жизни Массачусетса. Не прошло и месяца, как Уинтроп получил сильно озаботившее его сообщение об убийстве индейцами капитана Джона Стоуна. Последний сравнительно недавно отправился на своей пиннасе из Бостона торговать на реку Коннектикут, где пекоты препятствовали прохождению европейцев в их владения. По этой или какой-то другой причине возникла ссора. В завязавшейся стычке непрошеный гость и семь человек его команды погибли. Уинтроп и остальные члены магистрата очень хотели покарать индейцев. Однако пекоты славились храбростью и были далеко. Так как Стоун приехал в Бостон из Виргинии, направили туда донесение о случившемся, подстрекая тамошнего губернатора свести с индейцами счеты. Сами же решили «обсудить дальнейшие шаги» (У., I, 118).

Именно гибель Стоуна, как видно, побудила руководителей колонии вернуться к обсуждению «Трактата» Уильямса. Пекоты, разумеется, не читали его, но действовали согласно изложенному там принципу: земля, на которой жили наши предки и живем мы, — наша земля; мы ее хозяева, мы ею правим, мы вершим на ней суд. На этот раз «Трактат» обсуждался магистратом совместно с бостонскими священниками, что должно было придать возможному решению большую весомость (одно из частных проявлений теократических тенденций). «Трактат» осудили и постановили потребовать от Уильямса отречения от изложенных в «Трактате» идей. Как повел себя его автор, неизвестно, но известно, что он остался защитником и другом индейцев.

К 1634 г. в колонии начала работать первая водяная мельница, принадлежавшая Даммеру из Роксбэри. В Бостоне в марте построили рынок, где колонист Сэмюэл Коуль открыл первый постоялый двор, а купец Джон Коган построил первую лавку. Был принят закон, который запрещал давать землю бывшему сервенту, пока не будет доказано, что он проявлял верность во все время своей службы у хозяина.^{93} Утвердился «суд графства»: два ассистента в определенные промежутки времени наезжали в поселки для разбора мелких уголовных дел и местных тяжб. При обнаружении серьезных преступлений они передавали дело суду магистрата. Этот суд приговорил в 1634 г. колониста Роберта Вея к принудительному труду в качестве сервента на Уильяма Элма — до тех пор, пока не отработает долга в 4 ф. ст.; тогда же констебли получили приказ без какого-либо расследования подвергать порке сервента, прежде уже наказанного за побег, а теперь задержанного без специальной отпускной записи вне пределов земли его хозяина.^{94}

К обычному уголовному наказанию за совершенный проступок или преступление стали нередко добавлять позорящее. Провинившихся обязывали нашивать на одежду яркого цвета букву, с которой начиналось слово, определявшее проступок: «Д» (Drunkard — пьяница), «А» (Adulterer, — ess — прелюбодей, — ка) и др. При строгости нравов и ханжестве пуритан носитель такого знака подвергался очень часто жестокому остракизму, порой пожизненному, особенно тяжелому для женщин в суровом необжитом краю[74].

В апреле 1634 г. магистрат распорядился во всех поселениях провести перепись, осмотр и обмер домов, а также земельных участков (У., I, 122), чтобы «имелась достаточная гарантия для каждого свободного жителя, его наследников и доверенных лиц принадлежности ему имеющегося наследственного имущества или того, которое он имеет в этих домах и на этой земле, или которым располагает в качестве свободного арендатора».^{95} Кроме прямого назначения, распоряжение служило и другим целям. Подходило время созыва очередного общего собрания. На нем ожидали обсуждения вопросов, уже поднимавшихся Дадли и Коддингтоном, выдвижения новых требований о принятии во фримены. Наличие данных о законности домо- и землевладения могло помочь Уинтропу и его сторонникам в политике ограничения числа фрименов, их пополнения из среды наиболее лояльных или состоятельных колонистов.

Цели поддержания и укрепления власти губернатора и магистрата служило отданное тогда распоряжение о приведении к присяге на верность существующему режиму не только фрименов, но и остальных свободных колонистов (У., I, 122). Той же цели служило нововведение, которое намеревался осуществить Уинтроп. Рассылая извещения о созыве общего собрания, он предписывал, чтобы вместо всех фрименов колонии в Бостон собрались только по два делегата от каждого поселка (У., I, 122). Здесь произошла осечка.

Делегаты поселков действительно прибыли. Но заранее и не для того, чтобы заменить собой остальных фрименов. Они потребовали выдать им скрываемую от колонистов хартию для ее досконального изучения. Делегаты убедились в наличии у фрименов прав, позволявших им ограничить власть магистрата, в незаконности предписания губернатора и настояли, чтобы он объяснил свой поступок. Уинтроп отвечал, что все растущее число фрименов неизбежно затруднит работу общих собраний; что для подготовки новых законов необходимы достаточно знающие или подготовленные люди, а не просто имеющие право голоса; таких людей и должны направлять поселки в Бостон в качестве своих представителей (У., I, 122–123). Какова при этом будет роль общего собрания, Уинтроп не уточнял, но, как можно понять, она должна была ограничиться тем, что на современном языке называется «штамповкой» готовых законов. Законы же, явно надеялся Уинтроп, будут составляться под непосредственным руководством и контролем губернатора и ассистентов, чей авторитет не мог не оказывать влияния на делегатов.