Ледолом - [259]
Сначала я не почувствовал холода, но через какое-то время, обследовав бокс и прислонившись спиной к стене, даже через бушлат ощутил лёгкое охлаждение меж лопаток. Чтобы не продрогнуть, принялся вышагивать по диагонали — четыре шага получалось, с поворотом.
Время тянулось невероятно медленно. Иногда из коридора доносились непонятные обрывки чьих-то разговоров. Может быть, с вахты, у входа. И снова ти-ши-на.
Терзала меня неизвестность. Долго мне ещё торчать в этой продырявленной «консервной банке»? Почему не вызывают на допрос? Что они от меня хотят?
Спросить — не у кого. В дверь не постучишь — всё равно что по тёрке кулаком колотить — до костей кожу и мышцы обдерёшь. Да и никто не услышит тебя. Кричать? Какая причина? Милиционер предупредил: «Когда понадобишься — вызовем». Попроситься в туалет? Ещё терпимо. Да тут пронеслась в воображении недавняя позорная сцена в нашем дворе. Надо же такому случиться, когда по тропинке шла именно ОНА! Это совпадение повергло меня в глубокое отчаянье.
…С малых лет я страдал, с трудом переносил нахождение в узком замкнутом пространстве. Сколько раз Герасимовна успокаивала из-за двери, когда меня надолго запирали в комнате. Как собачёнка выл без остановки. Наверное, в те времена со мной случались истерики. Сейчас — держись!
…Чтобы успокоиться, присел на корточки в угол. Оказывается, угловые стыки железных листов аккуратно заварены. Или сварены, не знаю, как точнее выразиться. Ни единой щёлочки. Порог обогнут металлом. Классная работа! Даже металлическая же воронка глазка в двери тоже мастерски припаяна к железному полотнищу, завёрнутому на торцы. Научиться бы так владеть газовым паяльником. Мечта! Работая на заводе, мне удавалось электросваркой восстанавливать стёртые детали машинных узлов. После токари доводили их до нужного калибра. Правда, получалась «наварка» у меня не всегда как надо — опыта не хватало.
…Однако проходил час за часом, томительно, а обо мне словно забыли. Я уже упомянул о нетерпении одиночества. А тут ещё, запертый в железную «гробницу», вовсе не находил места, еле сдерживая рвавшийся из груди вопль. Наконец, не вытерпел и крикнул в воронку глазка:
— Дежурный!
Никакого ответа. Повторил. Выждал — результат тот же.
Мозг лихорадочно сверлила одна мысль: для чего они меня здесь держат и как долго эта пытка будет продолжаться?
Мне казалось: минула уже уйма времени и наступила ночь. В барак я не вернулся. Фактически — прогул. О работе на заводе ничего милиционерам не расскажу. Лишь бы тётя Таня не насплетничала. Она, конечно, знает, что я работаю, но где конкретно, не ведает. А может быть, и разнюхала. У Славки. Или у мамы.
По моим предположениям, сыщики должны были вернуться к нам с обыском. Догадка моя, к сожалению, оправдалась.
Однажды тётя Таня остановила меня возле калитки, я не успел и за верёвочку дёрнуть, как она расспрашивать принялась нахально: чем я занимаюсь, «как жись», где работаю? Я не стал распространяться, кратко ответил: на ЧТЗ слесарем — и прошёл к своему тамбуру. Наши мастерские и в самом деле значились, наверное, сельским филиалом завода-гиганта, который помогал запчастями и другими материалами колхозам и совхозам. Это мы называли мастерские по ремонту сельхозтехники заводом. Для солидности.
А вот о «банкете» придётся следователям выложить всё, как было. С подробностями: как пили брагу и закусывали халвой. Хотя лучше было бы ментов вообще не посвящать в это дело. Но если начнут допрашивать — придётся. И я снова проигрывал в уме возможный допрос. В чём моя вина? Никто ведь во время пиршества и словом не обмолвился, откуда у Серёги появилась халва. На этом я и буду настаивать: не знал — и всё.
Конечно, нечестно с моей стороны скрывать от следователя (или, сколько их там будет) то, о чём я догадывался, смакуя восточную сладость. Но придётся, чтобы не запутать себя и других. Пусть сами ищут, откуда она у Серёги появилась. Меня угостили — это правда. А за остальное пусть отвечает Рыжий. Впутал нас в это поганое дело. Да и мы хороши.
Опять вспомнилось, как мне не хотелось на этот день рождения, названный Серёгой почему-то «банкетом», идти. Но не устоял, согласился. Смалодушничал. И вот влип в это бесчестье.
Чем дальше я рассуждал, меряя диагональ бокса туда-сюда, тем больше клял себя, что поддался уговорам. Ну зачем? Шёл домой, чтобы увидеться с мамой, братишкой, а забрёл к вору и ел краденое! Ведь не хотел, что-то неладное чувствовал, а всё-таки переступил порог калитки, пошёл, как телёнок на верёвочке, за Серёгой. Подумал бы: за кем идёшь? Кто тебя на верёвочке ведёт — ведь по его вине погиб человек, он Моню подтолкнул с перила железнодорожного моста под колеса товарняка… Не руками, разумеется, но… Никакого оправдания Серёге не может быть — повинен. И я поплёлся за убийцей.
И снова мелькнула спасительная мысль, что следователь разберётся и отпустит меня. Как тогда начальник отделения Батуло. А я больше никогда не буду допускать подобных глупостей. Никогда! Лишь бы не посадили в тюрьму. А вдруг меня задержали по другому поводу? Но подсознанием я понимал, что стараюсь обмануть себя. Ничего из этого не выйдет, подсказывал разум. Беда неотвратимо висит над моей глупой головой. И наказание — позорное, гнетущее, несмываемое. Навсегда.
Рассказы второго издания сборника, как и подготовленного к изданию первого тома трилогии «Ледолом», объединены одним центральным персонажем и хронологически продолжают повествование о его жизни, на сей раз — в тюрьме и концлагерях, куда он ввергнут по воле рабовладельческого социалистического режима. Автор правдиво и откровенно, без лакировки и подрумянки действительности блатной романтикой, повествует о трудных, порой мучительных, почти невыносимых условиях существования в неволе, о борьбе за выживание и возвращение, как ему думалось, к нормальной свободной жизни, о важности сохранения в себе положительных человеческих качеств, по сути — о воспитании характера.Второй том рассказов продолжает тему предшествующего — о скитаниях автора по советским концлагерям, о становлении и возмужании его характера, об опасностях и трудностях подневольного существования и сопротивлении персонажа силам зла и несправедливости, о его стремлении вновь обрести свободу.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.