Ледолом - [251]
В беседе с Кимкой быстро время летит. Вот только часов наручных у меня нет. Не накопил деньжат. Мечтаю купить такие, как на картине Николая Ивановича, — со светящимся циферблатом.
Оглядеться не успел — Серёга в охапке тащит дощатый, снегом заляпанный большой ящик — и бух! на стол.
— Жрите, братва, от пуза! Сколь влезет! Сёдня праздник — гуляем по буфету!
И вынимает из раскуроченного ящика здоровенный кусище халвы.
И хотя до этого мы выпили одну, а вслед за ней и другую, трёхлитровые банки мутной бражки, которую нам услужливо разлила по стаканам и кружкам мать Серёги, приговаривая:
— За здоровье и долгие годы жизни сына уважьте! — до меня не сразу, но дошло-таки: откуда у Рыжего появился ящик восточного лакомства? Если он взялся за ум и поступил на производство, вряд ли на свои кровные купил нам это угощение. Следовательно, украл. И мы сейчас пожираем краденое!
Кимка весело вгрызался в кусок халвы, Виталька тоже рядом с собой положил ещё один. А Серёга ударами мясницкого ножа, с мокрой улыбкой на губах, откалывал новые, и крошки разлетались по полу. Так со своими продуктами не поступают. И ещё мне вспомнилось, что нас он назвал «братвой». А так друг к другу обращаются блатные.
Первым желанием было встать, схватить свою одежду и броситься к дверям, а дальше по хрустящим льдышкам, по снежному коридору — к калитке, на улицу и бегом по тротуару — домой! Ведь не кинется же это желтоглазое чудовище вслед за мной с месарем![524] Но я ни с места. Не позволяет осуществить здравое.
И вот они, эти рысьи глазищи, вглядываются в меня:
— Ты чево, Рязан, надулся, как мышь на крупу? — заметил мою неуверенность Серёга.
— Да нет, я ничего. Домой пора. Меня там ждут.
— Брось херню пороть. Завтра домой пошкандыляешь. А щас жри и пей. Тебе налить? Чекалдыкнешь стаканчик?
— Я уже и так надулся до предела, аж мутит.
— Мамка на табаке брагу настояла. Для крепости. Ежли слабак — лезь на лежанку. Тама очухаешься.
Перед глазами плыли какие-то красные круги. Но веселее мне не становилось.
— Чо, брезгуешь, халву не хаваешь?
Я взял кусок, откусил, стал жевать.
Кимка, святая простота, чуть не завизжал от восторга:
— Ну, Серёга, даёшь! Где это ты такой дифсит достал? До войны последний раз такой цимус[525] пробовал.
Серёга с достоинством, и даже важностью, ответил:
— Надо уметь козу еть, штобы не брыкалась.
А Кимка, опьянев, продолжает умиляться!
Нехотя потянулся за откромсанным ему разбойничьим ножом куском Виталька, будто недовольный чем-то. Мало, что ли, показалось? Режь ещё!
У меня опять мелькнула мысль:
— А в самом деле, где Серёга мог раздобыть такое обилие сладости? Может быть, выиграл в карты?
Мелькнула и как бы исчезла. И всё-таки… Опять тревожно стало: не в сомнительном ли деле участвую?
— Рубайте,[526] чево вы, как целки, ляжки зажали? — поднукнул Серёга. — Чай, на день рождения приканали! Гужуйтесь![527]
«Неприлично вообще-то подозревать: человек от души угощает, а я чего-то придумываю, выискиваю, подозреваю. Ведь и мать Серёги нас потчует. Она-то не станет гостей краденым пичкать!» — разуверил себя я.
— Ешьте, ребята, досыта ешьте. Вы хоро́ши наши суседи, дружки Серёжины, — подтвердила мои оправдательные предположения Воложанина.
Я взял ещё один ломоть халвы. Поблагодарил.
Вкусной оказалась свежая, мягкая халва с горячим чаем. Я ведь тоже не пробовал её с последнего довоенного года.
…Далее общая беседа оживилась. Даже Витька-Виталька молча, но явно с удовольствием уплетал лакомство, щепотками отправляя в рот рассыпанные по столу крошки. Подумалось опять: «Чего он такой надутый, почему ко всем недружелюбен?»
Я доконал свою порцию, шатаясь, сходил и помыл липкие пальцы под рукомойником, который оказался за занавеской в правом углу, у входа. Вернулся за стол.
Но мысль, назойливо кружившаяся в голове, не давала покоя: не «вертанул» ли ящик Серёга с проезжавшего по улице продуктового фургона — распространённая и старая забава свободских вороватых пацанов? После того как охранник застрелил «вертилу» Федю Грязина, жившего в комнате барака, поставленного во дворе номер двадцать восемь по нашей улице, я думал, что пацаны одумаются и перестанут охотиться и грабить повозки с хлебными ящиками, которые в очередях ждали старухи, голодные дети и женщины, — не тут-то было! Грабежи продолжались как ни в чём не бывало. Удивительно! Если халва того же происхождения… Тогда получается: я участвую в поедании краденого? И от этой догадки стало так погано на душе. И даже обречённо. Вот почему мне не хотелось идти сюда, вот что меня не пускало, удерживало!
Серёга тем временем распространялся о том, что нам надо крепче «корешить», чаще встречаться, бывать друг у друга и стать настоящими «друганами», надёжной «компашкой». Какой смысл он вкладывал в слово «надёжность», остался без объяснения. Лишь Кимка, изрядно захмелевший, по-своему, весело, расшифровал его:
— Один за всех, и все за одного!
Нутром почувствовал, что Серёга затеял с нами что-то неладное, и решил не влезать в предложенную и организуемую им «компашку». Представляю, во что она превратится, наша компания, если халва краденая. И чем подобное «дружбанство», как правило, заканчивается. Зачем мне всё это нужно? Зачем принял участие?
Рассказы второго издания сборника, как и подготовленного к изданию первого тома трилогии «Ледолом», объединены одним центральным персонажем и хронологически продолжают повествование о его жизни, на сей раз — в тюрьме и концлагерях, куда он ввергнут по воле рабовладельческого социалистического режима. Автор правдиво и откровенно, без лакировки и подрумянки действительности блатной романтикой, повествует о трудных, порой мучительных, почти невыносимых условиях существования в неволе, о борьбе за выживание и возвращение, как ему думалось, к нормальной свободной жизни, о важности сохранения в себе положительных человеческих качеств, по сути — о воспитании характера.Второй том рассказов продолжает тему предшествующего — о скитаниях автора по советским концлагерям, о становлении и возмужании его характера, об опасностях и трудностях подневольного существования и сопротивлении персонажа силам зла и несправедливости, о его стремлении вновь обрести свободу.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.