Леди в озере - [64]

А потом случилось это. Сперва бабуля сказала, что она в другом городе.

– В Детройте? – спросил я, потому что в Детройт переехал мой отец. Мой живет в Детройте, а отец Теодора погиб на войне, хоть я не знаю, где идет эта война, и, по-моему, сейчас вообще нет войн. Но мой отец жив, он мог бы послать за мной, но не шлет. Наверное, из-за Теодора.

– Ни один мужчина не хочет растить детей другого. – Так сказал маме дедушка перед тем, как она уехала туда, куда уехала. Я думаю, это Сент-Луис, это может оказаться Сент-Луис: иногда она говорила о Сент-Луисе.

Пока она не уехала, жила здесь, в Балтиморе, и навещала нас каждую неделю. И приносила нам подарки. Бабуля сказала, что те деньги, которые она тратит на подарки, можно было бы отложить, чтобы мы скорее смогли снова жить вместе. Мама засмеялась и ответила:

– Это же не твои деньги, не так ли? – Ее одежда становилась все красивее и красивее. У нас самая красивая мама из всех, но после того как она съехала, она стала носить шикарную одежду с мехом. Мех был у нее на рукавах, на шапке, а потом она пришла в целой меховой накидке. Сказала, что работает в магазине одежды и иногда ей разрешают одалживать вещи при условии, что она ничего на них не прольет. Не знаю, почему ей приходилось там спать; может, она охраняла тот магазин. В общем, она разнервничалась, когда Тедди захотел пощупать накидку, которую она называла «палантин», а я спросил:

– Какой шикарный. Ты его украла, что ли?[95]

Дедушка засмеялся и сказал:

– Братцу палец в рот не клади. Братец у нас умный, дело говорит.

– А я? – спросил Тедди.

– А ты красивый, – сказала мама.

Зачем мужчине быть красивым? Это для девчонок.

Потом, через несколько дней после Рождества, мама пришла и принесла нам еще лучшие подарки, чем раньше. Игрушечные грузовики фирмы «Тонка» – желтый тягач для меня и красный пикап для Тедди – хотя только что было Рождество. Она дала бабуле конверт и жакет с мехом на запястьях.

– Почему отдаешь мне? – спросила бабуля.

– Я видела, как ты смотришь на него, – ответила мама.

Бабуля сказала:

– Мне же некуда его надевать, и ты это знаешь.

Мама сказала:

– Ну, ведь бывают же похороны, – а бабуля сказала, что нельзя так говорить: приносит несчастье.

Тогда мы видели ее в последний раз. Я спрашивал:

– Когда мама вернется? – Сперва бабуля и дедушка отвечали: «скоро», но я видел, что они не знают.

Бабуля начала подолгу плакать, когда думала, что мы не слышим. Тетя Элис тоже плакала, по ночам. Потом пару недель назад к нам пришел какой-то мужчина, и все в нашей семье заплакали, только это был такой плач, которого я никогда раньше не видел, больше похожий на крики. Почти как в ужастике, на которые я иногда втихаря хожу с тетей Элис; есть один, где мужчина крадет женщин и делает из них статуи; и когда происходит что-то плохое, ты вздрагиваешь, но появляется странно приятное чувство. Вот мне и показалось, что тут то же самое: плохое произошло, и теперь, наверное, станет лучше.

Но мама не вернется никогда, и лучше не станет.

Сейчас уже лето. Вчера бабуля чуть не засмеялась над чем-то, что сказал или сделал Тедди. Тедди вылитая мама, только мальчик. Наши тетушки иногда шутки ради одевали его как девочку, когда он был маленький, и люди говорили:

– На что мальчику такие глаза?

– Чтобы смотреть, – отвечал я, и они смеялись и смеялись; мне это и нравилось, и не нравилось. Когда мама уехала, я старался все время говорить смешные вещи и делать смешные вещи, чтобы люди смеялись. И они смеялись, но не так. Теперь все смеются не так, как раньше. Раньше мне бывало так легко смешить людей, но теперь они не смеются, как бы я ни старался, а когда смеются, обычно из-за Тедди, то их смех иногда превращается в плач.

* * *

Ты заслужила это, Мэдди Шварц, так тебе и надо…

Ты заслужила это, Мэдди Шварц, так тебе и надо. Жаль, что Братец не двинул тебе еще сильнее. Жаль, что не проломил тебе голову своим грузовиком.

И на этом ты не успокоилась. Тебе было недостаточно того, что ты довела мою мать до слез и заставила моего ласкового, нежного Лайонела наброситься на тебя. Недостаточно пощупать палантин, как это сделала мадам Клэр. Ты хотела узнать, откуда он взялся, кто подарил. Обязательно надо было все разнюхать, и плевать на последствия.

Была ли я для тебя реальным человеком из плоти и крови? Ты не увидела меня в том трупе в морге, не имевшем лица, и я тебя не виню. Но ты видела мои фотографии, трогала мою одежду, вторглась в квартиру моих родителей. Вероятно, попыталась бы продолжить поиски и в той квартире, которую я снимала вместе с Летишей, если бы теперь там не жили новые жильцы.

Тебя не интересовала моя жизнь, только смерть. А это не одно и то же.

Июль 1966 года

– Вот, держите, – сказал Боб Бауэр, бросив на стол Мэдди конверт.

– Вы что же, теперь доставляете зарплатные чеки? – спросила она. Ей нравилось быть дерзкой с ним, нравилось ухитряться одновременно и флиртовать, и не флиртовать.

– Босс дал два билета на игру «Ориолз»[96] завтра вечером. За работу над делом Корвина. Я не могу пойти и подумал…

Он не закончил мысль. Мэдди даже не была уверена, что она вообще приходила ему в голову, что он способен признать тот факт, что она променяла один из лучших сюжетов года на свою почти что канцелярскую работу. Боб Бауэр публиковал статью за статьей об упорно молчащем убийце, о его сообщнике, все еще остающемся неизвестным, и о столь же таинственных экспериментах в Форт-Детрике, куда Корвин был отправлен после его отказа проходить военную службу по религиозным соображениям как адвентист седьмого дня и где ему давали ЛСД. Бауэр даже взял интервью у матери Корвина, которая с грустью сказала, что после службы в армии сын так и не вернулся в норму.