МОЯ ИСКРЕННЯЯ БЛАГОДАРНОСТЬ…
Еще раз хочу поблагодарить не только всех своих прежних помощников — Джоан Джейкобсон, Викки Бижур и Кэрри Ферон, но также и новых консультантов, в особенности доктора Марка С. Комрада, Хитер Дюар и Тома Хортона. Мне никогда не удалось бы написать эту книгу, не попади мне в руки «Остров безвременья» Тома — только поэтому я смогла создать свой собственный таинственный остров, появившийся на страницах моего романа. Хочу отметить, что отец Эндрю Уайт — не выдуманный персонаж, а реально существовавший человек, и во время своего путешествия в Новый Свет он действительно вел дневник. Но он никогда не описывал в нем остров Неверлэнд, поскольку такой остров никогда не существовал в природе, а является исключительно плодом моего воображения. Это выдумка чистой воды.
Этот мой роман появился на свет в тот период времени, который, как позже выяснилось, ознаменовал конец моей работы в балтиморской «Сан», поэтому мне бы хотелось воспользоваться случаем и поблагодарить Рафаэля Алвареса. Он позволил мне то, что ему самому не удалось в «Рассказчике», а именно — использовать в романе подборку газетных статей, сделанную им же в 2001 году по заказу «Сан». И отдельная благодарность профсоюзу журналистов Вашингтон-Балтимор — за то, что помогал и помогает Рафаэлю, мне, а также тысячам Других сотрудников — в прошлом, настоящем и будущем — заработать себе на жизнь.
* * *
Как обычно, его день начался на воде. Так же, как когда-то у его отца. И так же, как у нее.
И не то чтобы у него хватило духу наконец честно признаться себе, что он явился сюда в это утро только лишь затем, чтобы увидеть ее. Вовсе нет — чтобы сейчас валяться в лодке, лениво наблюдая за тем, как разгорается новый день, у него была чертовски законная причина. Не удержавшись, он молча улыбнулся тому, как забавно прозвучала эта фраза: законная причина. Законная. Чудное слово, особенно применительно к его жизни, и вместе с тем на редкость подходящее. Он задумчиво покатал его на языке, смакуя каждый слог и произнося его так, как он делал когда-то в юности. За-кон-ная…
Он заранее заглушил двигатель, позволив течению отнести моторку в укромное местечко под низким, почти у самой воды, мостом. Даже среди местных не всем было известно об этой крохотной бухточке, такой неожиданной здесь, в широком течении Патапско, к югу от города и Иннер-Харбор. Да и те, кто знал о ее существовании, считали ее слишком узкой для того, чтобы какая-нибудь лодка решилась зайти сюда. Вот и хорошо, подумал он. Именно поэтому-то бухточка и приглянулась ему. К тому же раз или два он встречал тут ее. Что уже неплохо — поскольку она неизменно оставалась в лодке, вместо того чтобы слоняться по берегу и глазеть по сторонам. В общем-то трудно было представить, чтобы ей пришло в голову нечто в этом роде. Но ведь заранее никогда не знаешь, верно?
Новый день, новые дела. Неизменная отцовская присказка, он слышал ее каждое утро, но в его случае это звучало как-то уж слишком прозаически. Ведь это были годы, когда залив начал изменять им: сначала залив, а потом и политики со своими бесчисленными запретами и мораториями то на одно, то на другое. Заставить нынешнее поколение положить зубы на полку ради того, чтобы последующее каталось как сыр в масле — вот что, похожее, у них на уме. Интересно, а кто ж тогда станет собирать устриц и ловить крабов, коли рыбаки все вымрут от голода?! О нет, конечно, они любили рыбаков, но как-то уж очень абстрактно, воспевая на разные лады их традиции и славную историю. А еще все они чертовски любили поесть — конечно, если речь не шла о том, чтобы добывать эту еду своими руками. Точно такой же шум они поднимали вокруг выходцев из арабских стран, которых в городе было немало. В основном те торговали овощами и фруктами прямо с тележек, которые таскали по городу лошади. Только вот на самом деле их куда больше заботила судьба этих самых лошадей, а не их хозяев. Те же, кто делали всю черную работу, их не интересовали. В их глазах в этих существах человеческого было не больше, чем в воняющих бензином автомобилях или хлопчатобумажных джинсах. Наверное, думал он, эти парни возомнили, что еда появляется у них на столе не иначе, как по мановению волшебной палочки, и так будет всегда — если, конечно, рыбаки не станут слишком уж жадничать.
Конечно, он знал, может быть, даже лучше, чем кто-либо еще, какие штуки со временем выкидывает память, и все же готов был поклясться, что во времена его юности все было и больше, и лучше. Жареные устрицы размером с кулак просто таяли во рту, а водившиеся в изобилии крабы до десяти дюймов в ширину выглядели настоящими морскими чудовищами, которым ничего не стоило разом отхватить вам палец. А теперь… все теперь измельчало — крабы, устрицы. Его собственная семья. Даже сам этот остров.
Однако родители его не знали другой жизни, да и не хотели ее. Отец всегда считал себя счастливейшим человеком в мире просто потому, что проводил свою жизнь на вольном воздухе, иначе говоря — на воде. За эту любовь залив отплатил бедняге тем, что сократил ему жизнь на добрых пару лет. Что не доделало солнце, докончила вода, влив в его кровь смертельный яд. Его свел в могилу простой порез, усилиями местного и глухого как пень эскулапа, понятия не имевшего о такой штуке, как инфекция, перешедший в заражение крови. В результате далеко не старый еще человек сгорел как свечка. Бедняге и в голову не приходило жаловаться — даже когда заражение крови, распространившееся по всему его телу, заставило его гнить заживо. Нет, он привык принимать жизнь на ее условиях и научил своего сына поступать так же. Делай то, что ты любишь, и ты полюбишь то, что ты делаешь. Таков был девиз его отца, его кредо, которым он руководствовался всю свою жизнь, и его сын понял и принял это как должное.
