Лед - [11]
«Не вызывай у людей чувства вины, – настаивал Том. – Это несправедливо и вводит их в ступор. Это главный прием любителей отрицать всё и вся: обвинять во всем тебя, а не власти, которые не могут выстоять против бизнеса, или лживых политиков, заседающих в правлениях компаний по добыче ископаемых». Шон слушал Тома, рассуждавшего в таком духе, и поражался, насколько сильно менялся его друг. Он был полон страсти, такого не остановишь.
«Научился у тебя, – говорил ему Том. – Я не отступаю перед говнюками».
«У нас в стране мы все люди! А раз мы люди, мы помогаем друг другу. И нам не нравится, когда нас благодарят за это. Сегодня что-то есть у меня, а завтра это может оказаться у тебя. Кто-то никогда не поймает добычу, потому что он невезучий или не может так быстро бегать или грести, как другие. Такие люди несчастны, оттого что все время должны благодарить своих товарищей. А большому охотнику совсем не нравится чувствовать, что он принижает других людей. Тогда ему не будет радости. Мы здесь говорим, что подарками воспитывают рабов, как плетью воспитывают собак».
Охотник – Петеру Фрейхену.
Арктическое приключение: моя жизнь на ледяном Севере (1936 г.).
Петер Фрейхен
5
Шпицбергенское соглашение[9] 1920 года подписали представители четырнадцати государств, определив, что каждое из них имеет право располагаться, приобретать собственность и вести бизнес на архипелаге, при условии, что, в соответствии с законодательством, это «не преследует военных целей». К тому времени, как Шон Каусон писал один за другим проекты коммерческого предложения по старой китобойной базе, это соглашение было подписано сорока тремя сторонами, и еще семь новых государств добивались одобрения. Но соглашения и законы так же уходят в прошлое, как и руки, написавшие их, и времена, когда их принимали.
Это же относится и к семейным фирмам. Заброшенные сооружения, которые Шон купил через консорциум и назвал виллой «Мидгард», были построены и принадлежали в течение двухсот лет одной состоятельной норвежской семье – Педерсенам. В настоящее время старшие Педерсены проживали в закостенелом великолепии в Осло, но уже двадцать лет как передали власть своим детям, которые теперь и сами были далеко не молоды и осели в разных частях света. Они избегали личных встреч, но каждый сенсационный заголовок о «битве за Крайний Север» или «Арктической ледяной лихорадке» пробуждал их совесть или подпитывал зависть.
Самые молодые из взрослых Педерсенов не разделяли гордости предков за их китобойное прошлое, а напротив – стыдились того, что семейное благосостояние было нажито ценой почти полного истребления нескольких видов китообразных и ластоногих животных. Это было все равно что нажиться на работорговле, пусть и не препятствовало продвижению на государственной службе, что доказала Великобритания. Они чувствовали себя обязанными как-то компенсировать это. Стремясь очистить карму, они участвовали в различных экологических проектах, чтобы отгородиться от документальных свидетельств о жизни своих предков, которые с энтузиазмом устраивали бойни беременных белух в Мидгардфьорде и сдирали шкуры с живых моржей на пляже, который до сих пор принадлежал им. Старшие Педерсены, все еще зажигавшие по воскресеньям канделябры из бивня нарвала, желали возвращения китов, чтобы снова было можно охотиться на них, и скорбели об ушедшем и о том, что воплощает в себе магическое слово «традиция». А Педерсены среднего поколения просто хотели денег, поэтому при полной конфиденциальности в Дохе, Веллингтоне, на Манхэттене и в Йоханнесбурге они осмотрительно навели справки о старой вилле на берегах Мидгардфьорда. О ее возможной стоимости и возможных проблемах.
Каждый из риелторов, работавших в тесном взаимодействии на Шпицбергене, Осло, Бергене и Тромсё, которым было поручено изучение вопроса, покрывался скользким потом при мысли о перспективе воссоединения семейства Педерсен для последнего зрелищного «забоя» – продажи частной собственности на Шпицбергене, владения, включающего пляж с вертолетной площадкой, пристань для морских судов и земельный надел вплоть до самой горы. Разумеется, вся эта земля находилась в бессрочной собственности норвежской короны, но это было лишь вопросом казуистики как для продавца, так и для покупателя. Риелторы грызли цифры со зверским аппетитом, высасывая костный мозг вероятных комиссионных, и утирали слюни рукавами при мысли о возможности продать последний фронтир, оставшийся в мире, за исключением космоса. Поскольку, по самым сдержанным оценкам, его стоимость поднималась выше стратосферы.
В кои-то веки семейство Педерсен пришло к единогласному мнению: настало время отпустить «Мидгард». Они выбрали единого агента, мистера Могенса Хадбольда. Он крайне сдержанно закинул удочку такой возможности в международные воды. И воды забурлили со страшной силой. Первым выступило собственно правительство Норвегии, оказавшее самый внушительный нажим на патриотические чувства семейного агента, который тактично ослабил его, заметив, что два русских олигарха (непримиримых соперника) предложили суммы, превышающие самое щедрое предложение правительства более чем вдвое. Оба были готовы к борьбе на повышение цены, но одного удалось вывести из игры, благодаря его мародерским действиям в сырьевом секторе моря Лаптевых через румынскую фирму-посредника. Другой же, знаменитый сибирский землевладелец, перевез воздушным транспортом всех белых медведей в радиусе трехсот квадратных километров, чтобы создать частную резервацию неподалеку от Москвы «в качестве заповедника», где он, по слухам, занимался разведением медвежат для продажи в частные руки. Он также был признан не соответствующим требованиям возможного владельца «Мидгард».
