Лед - [9]

Джеймс и Эмма – Шон не мог вспомнить, как звали их детей, – десять с лишним лет они ходили в гости друг к другу, заказывали выпивку на всех в кафе, появлялись вместе на вечеринках, встречали Новый год – в общем, делали все то, из чего складывается дружба. У него посветлело на душе, когда он заметил их, но они будто не узнали его. Джеймс только поднял большой палец в знак признательности и наверняка проехал бы мимо, если бы Шон его не окликнул.

Тогда Джеймс снова взглянул на него, словно увидел впервые.

– Шон, – сказал он.

Эмма опустила телефон, которым была занята, и тоже «официально» узнала его, приветливо улыбаясь.

Не выключая двигателей, они с энтузиазмом обменялись замечаниями о погоде и состоянии дорог, и Шон рассказал им о пылевой буре, о которой они узнали из теленовостей, но не заметили здесь – вот же повезло им с микроклиматом. А затем повисло неловкое молчание.

Шон понимал, что они хотят отправиться дальше. Он злился, но продолжал говорить о чем попало: о виноградниках, о хозяйстве, – и понимал при этом, что они не собирались останавливаться, сделав вид, будто не узнали его. Они дружили семьями, а теперь он был сам по себе. Шон указал на их прицеп, в котором под брезентом угадывались очертания больших колонок.

– Ну, конечно! – воскликнул он. – Ваш прием в честь солнцестояния – надо надеяться, солнышко выглянет!

– Ну, – сказал Джеймс уклончиво, – совсем скромный в этом году.

– Большие колонки для маленького приема.

– Не такие уж большие.

Они смотрели друг на друга, и улыбки сползали с их лиц. Они не собирались приглашать его.

– Я приехал, чтобы сообщить Гейл о смерти нашего близкого друга. – Шон глядел на них снизу вверх из своей более приземистой машины. – Мы по-прежнему дружим, если вы не в курсе.

– Это правильно, – сказал Джеймс. – Сожалею о вашей потере.

– Да, – произнесла Эмма, – очень сожалеем. Всего тебе хорошего, Шон.

Джеймс переключил передачу «лендровера», и прицеп с колонками прогромыхал в опасной близости от «астона», но Горинги смотрели прямо перед собой. И вот они исчезли.

Шон внимательно следил за ними в зеркальце заднего вида, и его сердце стучало, словно после потасовки. Он считал их друзьями: когда-то он приносил с собой лучшее вино и мирился с их нудной компанией, надеясь, что они раскроются в какой-то момент, считая их манеру держаться английской сдержанностью.

Нет. Они никогда не были друзьями; они всегда были холодны с ним. Это Гейл им нравилась, и он знал, что они расценивали ее брак с ним как мезальянс. И боль от потери Тома вспыхнула в нем с новой силой: вот кто был настоящим другом и джентльменом, всегда относившимся к людям с равной теплотой и достоинством, говорил ли он с бродягой или миллиардером. Шон вновь услышал голос Кингсмита, словно доносившийся из тех давних времен, когда он потерпел неудачу в бизнесе: «Учись и не оглядывайся». Он взглянул на часы и сказал навигатору:

– Аэропорт Хитроу.

Существует высший дух, которого мы зовем Сила, и о нем нельзя рассказать простыми словами. Этот Великий дух поддерживает мир и природные стихии, и всю жизнь на Земле. Он настолько могуч, что обращается к человечеству не посредством слов, а через бури и снегопады, дожди и морские штормы, все силы природы, внушающие страх человеку.

Когда все в порядке, Сила не посылает вестей человечеству, но пребывает в своей бесконечной пустоте, отстраненно. И так продолжается, пока люди воздают благодарность за хлеб свой насущный и не оскверняют жизнь.

Никто не видел Силу; место его обитания – тайна, так что он всегда и рядом с нами, и невыразимо далеко.

Через арктическую Америку: рассказ о пятой экспедиции Туле (1927 г.).

Кнуд Расмуссен

4

Уже в самолете, подпирая пластиковую стену и вдыхая запах лосьона после бритья своего соседа, Шон вспомнил, как Том мрачно предрекал, что Шпицберген станет северной Ибицей. Белые ночи, местный колорит и осведомленность публики о хрупкости этой экосистемы породили самый мощный приток туристов в истории Арктики. Теперь в Лонгйирбюэне даже появилась своя клубная жизнь, и наиболее популярным местом был танцевальный бар «Исчезающие виды» – Мекка для золотой молодежи, любящей путешествия и уставшей от горнолыжных курортов.

Шон смотрел, как к нему приближается стюардесса с тележкой. Звяканье кубиков льда пробудило в нем чувство ожидания. Пусть ужасное, но разрешение. Теперь можно было в буквальном смысле отметить этот рубеж, водрузив тяжелый камень, а точнее надгробие над найденным телом Тома, над его могилой и над надеждой на его возвращение. Или, если его кремируют, можно установить какой-нибудь монумент вроде каменной пирамиды, что-то строгое и долговечное. Он поморщился от пошлости своих мыслей. Арктику невозможно трансплантировать.

– Сэр, напитки или закуски? – повторила стюардесса с улыбкой эконом-класса.

Она передала ему две маленьких бутылочки водки, банку тоника и пластиковую чашку с одним кубиком льда и быстро двинулась дальше, пока он не попросил чего-нибудь еще. Шон не стал открывать тоник, просто залил в себя две порции водки и откинулся в кресле, глядя на облака. Нет. Что бы там ни говорил Кингсмит и Мартина, в глубине души он понимал, что ничего не разрешилось. Он давно свыкся с мыслью о том, что Том пропал в бездне неизвестности – так заканчивали жизнь многие герои-полярники. Обнаружение его тела стало полной неожиданностью, словно сам ледник восстал против него.