Лед и вода, вода и лед - [108]

— Самка с двумя детенышами. Всего в пятидесяти метрах.

Андерс чуть кашляет:

— Сфотографировать не удалось?

Она улыбается еще шире и строит ему глазки. Ага. Именно так это называется. Строить глазки. Внутри все сжимается от радости, и он улыбается в ответ. Внезапно ему опять пятнадцать лет.

— Нет, — говорит Ульрика. — Фотоаппарата с собой не было. Я же пробы брала.

— Как жалко, — говорит Сюсанна.

Снова все замолкают, но молчание теперь другое. Новое. Более спокойное. Андерс, отпив еще глоток остывшего кофе, поднимается было, чтобы принести еще, погорячее, когда Ульрика говорит:

— Так у вас нашлись общие знакомые…

Он, замерев, опускается обратно на стул. Под грузом собственного изумления. И одновременно ощутив вдруг невероятную легкость.

— Да, — говорит Сюсанна, подняв глаза от грейпфрута. — Мой брат какое-то время встречался с бывшей женой Андерса. Давным-давно. Пару веков назад.

Ульрика чуть улыбается, — не потому, что сказанное кажется ей забавным, а просто ободряя Сюсанну.

— Мы живем в маленькой стране, — говорит она. — Все всех знают.

Андерс по-прежнему сидит молча, взгляд его блуждает. Он смотрит сперва на Ульрику, потом на Сюсанну, потом снова на Ульрику. Она поднимает чашку и делает глоток.

— А что с ним все-таки случилось? — спрашивает она. — Удалось это когда-нибудь узнать?

~~~

— Иногда мне кажется, что он все еще жив…

Сюсанна слышит себя и поражается. Обычно она не рассказывает о том, как Бьёрн пропал. О нем как мальчишке, брате, кузене и рок-звезде — это да, но никогда о том, как он растворился во тьме и превратился в воспоминание. А вот теперь она сидит с двумя едва знакомыми людьми — симпатичным профессором океанографии и чуть менее симпатичным врачом, мужчиной, у которого когда-то хватило ума взять и жениться на Еве, и говорит то, что никогда никому не говорила.

Она тут же спохватывается, пытается забрать слова назад:

— Но естественно, это не так. Он умер. Наверное, в ту самую ночь. Или вскоре после этого.

Андерс кивает, соглашаясь. Словно это само собой разумеется. Ульрика не столь уверена.

— Но ведь его так и не нашли?

Сюсанна опускает взгляд на свой грейпфрут и качает головой. По идее, должны бы понять. Вполне ясный сигнал, что ей не хочется это обсуждать. Но Ульрика не позволяет себя остановить.

— Тогда я и начала читать газеты, — говорит она. — Когда ваш брат пропал. Мне было одиннадцать, до этого я никогда не интересовалась тем, что пишут в газетах. А тут начала. Просматривала каждую заметку о его исчезновении.

Сюсанна молча кивает. Ульрика тут же улыбается:

— Первые полгода я их все вырезала и складывала в коробку из-под ботинок. Думаю, до сих пор все это где-то лежит. Помню, была еще какая-то история о девушке из Несшё…

— Бритт-Мари Самуэльсон?

Сюсанна опять немало поражается самой себе. Она продолжает рассказывать об исчезновении Бьёрна. Называет имя той отвратительной женщины. И тем не менее ухитряется говорить как обычный, нормальный человек. Наверное, просто время уже пришло. Все-таки миновало почти сорок лет.

— Да, — говорит Ульрика. — Вроде бы так ее звали. Она говорила, что помогла ему убежать.

Сюсанна кивает.

— Да, — говорит она. — Я тоже про нее читала. Но я не знаю, чему верить.

Это правда только отчасти. Потому что она не только читала о Бритт-Мари Самуэльсон, а еще встречалась с ней. Перед глазами возникает картина. Сюсанна видит себя, взвинченную и несколько замученную, за столиком на Дне книги в Йончепинге и надписывающую свой первый детектив. Она еще не знает, гордиться им или стыдиться, он имеет спрос, исключительный успех, и у нее за спиной издатель потирает руки, но в то же время ей неловко, что книга далась так легко, что писать оказалось так просто. Тем не менее она, разумеется, приветливо улыбается и надписывает один экземпляр за другим, не позволяя никому догадаться, что перед ними на самом деле сидит несостоявшийся поэт, женщина, имеющая позади не один провалившийся проект, дочь, которой следовало исчезнуть самой вместо ее брата, жена, бросившая мужа меньше чем через три месяца после свадьбы, психолог, так и не получивший диплома, романистка, которая сожгла свой первый роман, — хотя он был хороший, хотя это была единственная по-настоящему значительная книга, ею написанная, а вместо этого написала пустяковый детектив, — и видит, как очередь к ее столику тянется из самого коридора и что к ней очередь длиннее, чем ко всем остальным авторам.

Поэтому она не сразу замечает эту женщину, стоящую возле ее столика, женщину примерно ее лет, с крашенными хной волосами и землистым лицом. Из тех терпеливец, которых с места не сдвинешь, которая простояла почти сорок пять минут, не сводя с нее взгляда. Когда по завершении раздачи автографов Сюсанна встает, женщина делает шаг вперед, кладет руку на рукав Сюсанниного пиджака и говорит:

— Это я. Бритт-Мари Самуэльсон. Нам надо поговорить.

Имя пробуждает смутные воспоминания. Неясные и неприятные. Сюсанна отдергивает руку:

— Мне очень жаль, но я…

Она продолжает пятиться, но это бесполезно — за спиной уже стенка. Тогда Сюсанна с любезной улыбкой протискивается сквозь толпу перед столиком, толпу разговаривающих женщин, улыбающихся женщин, смеющихся женщин и нескольких серьезных мужчин, но женщина с крашенными хной волосами не отстает, она идет за ней по пятам и говорит не умолкая: