Лавина - [21]

Надели все теплое, что было, принялись место под палатку готовить. Павел Ревмирович наладил связь с лагерем. Свист, треск, чья-то морзянка. «Приветствую славных альпинистов!» — прорвался торжественный голос начлагеря. Павел Ревмирович передал наушники Воронову.

— Сейчас он скажет: «Обязаны с честью выполнить взятые на себя обязательства, быть достойными возложенной на вас почетной задачи», — произнес Паша голосом начлагеря.

Воронов подкрутил настройку. Взглянул на Пашу и слегка раздвинул в улыбке губы.

Воодушевленный попаданием, Павел Ревмирович по-ораторски рассекал рукою воздух:

— Желаю провести восхождение на высоком моральном уровне и ранее запланированного срока!

Воронов живее улыбнулся. Сказал несколько стандартных фраз в микрофон.

Павел Ревмирович, перебегая взглядом с Сергея на Жору, стараясь в то же время не пропустить того, о чем говорил Воронов, комедиантствовал:

— Пусть не тревожится, не подведем отца родного! Обеспечим стопроцентную гарантию безопасности!

А Жора и про расчалки палаточные, которые крепил вместе с Сергеем, позабыл, наслаждаясь Пашиным театром.

— Тише вы, слышно плохо! — цыкнул Воронов и забубнил свое. О трудностях, связанных с прохождением гребня. О стене. Что времени маловато, трудно уложиться в срок. Павел Ревмирович отодвинулся в угол площадки и, недосягаемый оттуда для Воронова, точно в манере Михаила Михайловича, горячего приверженца громких, хорошо обкатанных фраз, сотрясал воздух:

— Добьемся снижения потребления продуктов питания на человеко-единицу! Восхождение посвящаем!.. Братцы, чему бы посвятить? Может… а что! День рыбака, кто помнит, был уже, нет? Дню рыбака давайте! Воронов, сделай человеку подарок, сообщи ему наше здоровое решение. Чего ты с ним споришь? Грохай его же картой.

Будь Павел Ревмирович у микрофона, нет сомнения, что-нибудь этакое и отчубучил, и еще неизвестно, как воспринял бы Михаил Михайлович такой пассаж. Вполне можно предположить, что с благосклонным вниманием и удовлетворением. Привычные, ласкающие слух формулировки! То самое русло, в котором спокойно и вольготно жилось ему в недавние его времена.

— Чего ты его так не любишь? — отдышавшись после смеха, спрашивал Жора. — Он же перед тобой чуть не по стойке «смирно» вытягивается.

— Это он не передо мной, а перед моим журналистским билетом, — отвечал Павел Ревмирович. — Чтобы фамилию его пропечатал.

— Ну и пропечатай. — И с неожиданной злостью: — Чтобы год чесалось.

— Наивный ты, Жоринька, человек… Впрочем, тут я скорее всего маху даю насчет твоей наивности, но не о тебе в данном случае речь. За какой хвост я его ухвачу? Что он дрянь и совести ни на грош, чуть что — моментально от любых своих слов отопрется?.. Пойди у него бумажку какую подпиши! Сколько Воронов бился с нашим траверсом, и так и эдак подъезжал, уж казалось бы — Воронов! Да и сейчас тоже — соображаешь, что он там трескочит? Но это же качества, не проступки. Формально у Нахал Нахалыча кругом порядочек. Факты нужны, матерьялец. Раз их нету, любой подлец не подлец. Намотай это себе… на ус, хотел я сказать, да только усы у тебя несколько… Или чересчур усердно наматывал? Да ты не злись так-то очень, друг Барсик, я же шутя. Покуда шутя.

И Павел Ревмирович вернулся к обсуждению личности и послужного списка их начальника лагеря, зорко поглядывая на Жору Бардошина, словно пытаясь найти ответ на какие-то свои вопросы.

— Нравственное лицо! — как бы всего лишь продолжая начатую тему, восклицал он. — Даже на суде, когда разводят мужа с женой, остерегаются говорить о подобных вещах. Или ты настолько далек ото всего этого, что желаешь возразить? — Но Жора Бардошин возразить не пожелал, и Павел Ревмирович решил подверстать свое выступление: — К тому же внешне хоть тактика его и поганейшая, но направлена к сохранению социалистической собственности, к соблюдению всех и всяческих норм. Не так ли? Так. Тут она самая, закавыка, и есть.

Воронов между тем о контрольном сроке нудил: отодвинуть бы на сутки; что стена потребует серьезной предварительной обработки. И техническими терминами принялся пулять. Михаил Михайлович по натуре заяц, но по внешним, усвоенным нормативам поведения — орел, да и только. Стратегия лишь наступательная, недаром китель военный, побуждения самые героические плюс жаркая тяга вывести альплагерь в передовые, в ведущие. В образцово-показательные! Дабы поняли те, которые, какого начальника в его лице потеряли, какой энергией, деловой хваткой, организационными талантами обладает. Отодвинуть же контрольный срок означало бы с его стороны прямое поощрение штурма стены. Мало того, как бы под личную ответственность! А что случится? Угробятся они на стене? Бывало такое? Да сколько угодно. Их кумир Хергиани. Хорошо, в Швейцарии или где там камень на него свалился, а если б у нас — да затаскали по следователям и кому-нибудь срок обязательно. Хватит своих неприятностей, еле выкрутился. Михаил Михайлович отнюдь не против, пусть сделают парни стеночку, о которую не раз спотыкались другие, но как-нибудь так сделают, чтобы в случае каких осложнений его дело сторона. Нашли дурака за чужие удовольствия расплачиваться!