Ларин Петр и волшебное зеркало - [40]

Потом он опустил рупор, бросил взгляд на какой-то прибор, вмонтированный в колонку красного дерева рядом с корабельным компасом, и удручённо сгрёб бороду в кулак. Его лицо, до сих пор бывшее просто озабоченным, вдруг сделалось тёмным и угрюмым, как у человека, только что получившего какое-то воистину страшное известие.

— Что случилось, капитан? — спросил Пётр.

— Дело плохо, юнга, — после долгого молчания ответил тот. — Мне жаль тебя огорчать, но ты должен знать, что нас ожидает. Понимаю, ты ещё слишком молод, чтобы выслушивать такие известия, но боюсь, повзрослеть тебе уже не удастся. У тебя просто не будет на это времени, парень. Через десять минут шквал будет здесь, а ещё через минуту все мы окажемся на дне. Теперь ты всё знаешь и можешь умереть как мужчина — мужчина, которым ты мог бы стать, но уже не станешь. Поверь, мне очень жаль, что всё так вышло.

У Петра немного похолодело внутри, но на протяжении последних суток это случалось с ним так часто, что он уже начал понемногу привыкать. К тому же для человека, готовящегося умереть, капитан выражался чересчур цветисто. Наверное, сказывалась привычка всё время говорить стихами и неисправимый романтизм, свойственный всем настоящим мореходам. Словом, если бы капитан Раймонд сказал просто: «Мы пропали», Пётр, наверное, испугался бы сильнее. Сейчас он тоже испугался, но вместе со страхом испытал что-то вроде раздражения: капитан произнёс целую речь, но при этом ухитрился так и не объяснить, в чём дело.

— В чём дело, капитан Раймонд? — повторил он. — Неужели вы никогда не попадали в шторм? Вам ли, потомственному моряку, бояться обыкновенного шквала?

— Все вы, чужеземцы, одинаковы, — горько сказал капитан. — Всё у вас обыкновенное — обыкновенный туман, обыкновенный шквал… Если бы шквал был обыкновенный, мой оракул предсказал бы его за сутки! А сейчас — полюбуйся на него!

И он сердито постучал пальцем по выпуклому стеклу прибора, на который минуту назад смотрел и который привёл его в столь мрачное расположение духа.

Пётр шагнул к прибору и взглянул. Корабельный оракул представлял собой что-то вроде старинного барометра. Ни цифр, обозначающих атмосферное давление, ни надписей на круглой шкале оракула не было. Их заменяли картинки — искусно выполненные изображения каких-то невиданных зверей, рыб, птиц, скалистых островов, грозовых туч, бородатых гномов и прочих диковин. Витая бронзовая стрелка с затейливым наконечником указывала на стилизованное изображение солнца. У солнца были толстые извилистые лучи, пухлые лоснящиеся щёчки, весело сощуренные глаза и широкая, почти как у вчерашнего синего кита, улыбка. Не нужно было кончать морскую академию, чтобы разгадать смысл этой незатейливой картинки: корабельный оракул предсказывал отличную погоду, попутный ветер, ясное небо и все мыслимые и немыслимые виды морской удачи. Между тем шквал, вопреки его предсказанию, стремительно приближался, и Пётр уже ощущал на своём разгорячённом лице первые, пока ещё совсем слабые, дуновения прохладного ветерка.

— Подумаешь, — сказал он, отворачиваясь от оракула. — Он просто испортился, вот и всё. Не понимаю, что вас так огорчило. Зачем вам предсказания, когда всё видно невооружённым глазом?

— Ты ничего не понимаешь, — сказал капитан и вдруг принялся набивать свою трубку, как будто ему было больше нечем заняться. — Корабельные оракулы не портятся и не ломаются. Они начинают давать неверные предсказания только в одном случае: если на них наслали порчу. А порченый оракул — это порченое судно. Это не простая буря, юнга, и нам остаётся только попрощаться с жизнью.

— Безобразие! — заверещал Свисток. — Немедленно сделайте что-нибудь!

— Я и делаю, — хладнокровно ответил капитан Раймонд. — Я набиваю свою трубку. А если ты не станешь мешать мне, глупая свистулька, я даже успею её с удовольствием выкурить. Королева-Невидимка сегодня милостива: она дала мне шанс перед смертью ещё разок выкурить трубочку доброго морского табаку!

— Это саботаж, — объявил Свисток. — Он сговорился с этой своей Королевой и просто хочет погубить нас. Уверен, у него в каюте припрятан персональный акваланг! Мы утонем, а он получит новый корабль и мешок золота!

— Молчи, безмозглая медная трубка! — рассвирепел капитан. — Вольные мореходы не признают золота! Это грязный металл, и мы возим его с собой только затем, чтобы давать взятки морским гвардейцам!

Свисток разинул рот, собираясь ответить, но Пётр заставил его промолчать, просто накрыв ладонью и сжав ладонь в кулак. Свисток пискнул и затих, а Пётр обратился к капитану.

— Извините моего друга за горячность, капитан, — сказал Пётр, — но кое в чём он прав. В нашем мире не принято сдаваться перед лицом опасности. У нас есть притча про лягушку, которая упала в кувшин со сметаной и должна была утонуть, но барахталась до последнего и в конце концов сбила из сметаны твёрдое масло.

— Ад и дьяволы! — взревел капитан. — Да как вы не поймёте, что это — не ваш мир! Я тоже знаю притчу про лягушку, но… — Он безнадёжно махнул рукой. — Спорить с вами, молокососами… Смотрите сами!

Он сосредоточился, подумал немного и громовым голосом продекламировал заклинание. Стихи были недурны, но взволнованный Пётр их не запомнил. Смысл заклинания сводился к тому, чтобы развернуть судно на сто восемьдесят градусов, кормой к приближающемуся шквалу. В этом был резон: позади расстилалась безбрежная океанская гладь, по которой шквал мог гнать «Каракатицу» хоть неделю, не причинив ей особенного ущерба. Капитан явно знал толк в морском деле, но, увы, его слова насчёт порченого корабля оказались чистой правдой.